– Просто на меня подействовала здешняя атмосфера.
Элизабет ждала.
– Александр, ты не откровенен со мной.
Я повернулся к ней. Господи, ну как я мог подумать, что смогу провести ее какими-то нелепыми отговорками? Накрутив на палец черный локон, я посмотрел ей в глаза и увидел боль и страх там, где только что светилась любовь. Я улыбнулся.
– Я же чувствую, что что-то не так. Любимый, не обманывай меня! Скажи.
Я нежно обнял ее и прижал к себе:
– Все так. Просто я так люблю тебя, что иногда это меня пугает.
Элизабет долго смотрела мне в глаза. Собрав всю свою волю, я заставил себя выдержать ее взгляд. Потом очень медленно она подняла руки, обняла меня и поцеловала с такой нежностью, что все печальные мысли растворились в ней без остатка.
На следующий день мы отправились в Маленький Сарк. Туда вела очень крутая тропинка, сбегавшая вниз по почти отвесной скале. Но, спустившись наконец вниз, мы поняли, что сделали правильный выбор. Здесь у нас будет свое, особое место рядом с крохотным прудом Венеры – глубокой выемкой в скале, скрытой от посторонних глаз нависающим над ней валуном. Голубая вода была такой чистой и прозрачной, что отчетливо виднелся каждый камушек на дне. А за спиной у нас шумело море. Светило яркое солнце, было жарко, и мы легли на спину, подставив лица прохладному бризу.
Через некоторое время я открыл глаза и по ровному дыханию Элизабет понял, что она спит. Повернувшись на бок, я стал рассматривать ее лицо. Оно было прекрасно. Проведя пальцами по гладкой смуглой щеке, я подумал, что Элизабет всегда будет для меня самой прекрасной женщиной в мире. Эта особенная, одухотворенная красота делает ее неповторимой. Я вспомнил Джессику. Она никогда не сможет понять, почему я так люблю Элизабет. Интересно, ищет ли она меня сейчас? Думает ли вообще о том, где я? Наш брак изначально зиждился на лжи, и, конечно, я был полным идиотом, рассчитывая, что он поможет мне забыть Элизабет. Господи, что же я сделал со своей жизнью! С нашими жизнями.
– Александр, слезай оттуда!
Пока Элизабет спала, я забрался на верхний валун, нависающий над прудом, и лежа смотрел в небо.
– Не слезу!
– Пожалуйста, слезай, – рассмеялась Элизабет.
– Я не могу. Прилив уже поднялся очень высоко, и все пути к тебе отрезаны. Так что, боюсь, ты в ловушке.
– Что?!
– Я пытался разбудить тебя, но ты так громко храпела, что заглушала мой голос.
– Я не-храплю. – 'Элизабет с трудом сдерживала смех. – И ни в какой я не в ловушке.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что будь прилив действительно таким высоким, ты бы не оставил меня здесь.
– Не оставил бы? – Я приподнялся на локте. – А почему ты в этом так уверена?
– Потому что ты слишком меня любишь, вот почему!
– Ты так думаешь?
– Да, – кивнула Элизабет. – Я думаю даже больше: если я сейчас попрошу тебя прыгнуть в пруд полностью одетым, ты это сделаешь.
– Попроси.
Она попросила.
– Нет, на это я все-таки не согласен, – рассмеялся я и спустился обычным, сухим путем.
– Я соскучилась по тебе, – сказала Элизабет, когда я ее обнял.
Дотронувшись до ее подбородка, я нежно погладил смуглую кожу и прошептал:
– Перечислить тебе десять причин, по которым Элизабет Соррилл самая лучшая в мире? Во-первых, у нее потрясающая улыбка. Во-вторых, она иногда говорит совершенно нелепые вещи. В-третьих…
Увидев выражение ее лица, я захохотал.
– Откуда… откуда ты об этом знаешь?
– Как же я могу не знать, если сам это писал.
– Ты! Но я всегда была уверена, что это Марк Девениш! Почему же ты ни разу…
– Ш-ш-ш, – перебил я ее. – Просто поцелуй меня.
Глядя мне в глаза, Элизабет начала расстёгивать платье. Раздевшись, она, полностью обнаженная, подошла к краю пруда. На фоне бесформенного нагромождения скал ее точеный силуэт казался особенно хрупким. Оглянувшись через плечо, она улыбнулась мне, и у меня просто перехватило дыхание от этого восхитительного зрелища. Потом Элизабет грациозно скользнула в воду. Когда она снова вынырнула и легла на спину, я не мог отвести глаз от шелковистых мокрых волос, от полной груди, которую омывала легкая рябь, от черного треугольника внизу живота, от длинных стройных ног. Быстро сбросив одежду, я присоединился к ней.
Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что мы оба понимали всю призрачность своего счастья. Но наша
