почему он решил бросить вызов всем тем, кто пытался унизить его. Только неразумные люди могут порицать его за недостойное поведение. Девушка внезапно почувствовала жалость к барону, ей захотелось защитить его и объявить всему миру, что лучшего человека не существует…
– Только не стоит меня жалеть, – Ауленберг угадал мысли девушки. – Моя жизнь мне очень нравится. Я весело провожу время с друзьями, хожу в клуб, охочусь, посещаю балы… Точнее, все было так до тех пор, пока я не встретил тебя.
– Ах, вот как! – возмутилась Элиза. – Ты хочешь сказать, что я испортила тебе жизнь?
– Не испортила… – тихо прошептал он, ловя ее взгляд. – Ты сотворила со мной невозможное. Ты похитила мое сердце.
Элиза застыла. Несколько мгновений она не могла дышать. Чтобы прийти в себя, она потянулась за бокалом и сделала такой глоток, которому позавидовал бы любой запойный пьяница.
– Я не понимаю тебя… Наверно, мне лучше вернуться домой…
Она попыталась встать, но Фридрих остановил ее, поймав за руку.
– Выслушай меня. Я никогда не встречал женщины, которая хоть немного походила бы на тебя. Ты умна, изящна, трогательно невинна, но в то же время совершенно несносна, – он немного помолчал. – С тех пор, как мы познакомились, меня не покидает ощущение того, что наша встреча не случайна. И я очень этому рад. Ты нередко смешишь меня, но чаще заставляешь задуматься. От звука твоего голоса у меня дрожат кончики пальцев, а от запаха твоих волос кружится голова. – Он понизил, голос, почти прошептал: – Когда ты идешь, я чувствую движения твоего тела, словно оно – мое собственное.
Не в силах выдержать биения своего сердца, девушка вскочила из-за стола и подбежала к окну. Прижав горячий лоб к холодному стеклу, Элиза уставилась на темнеющий парк и зажженные уличные фонари.
– Ради бога, не говори больше ничего, – умоляюще произнесла она. – Моя жизнь и без того запутана…
– Элиза, я схожу с ума… – бархатный низкий голос за спиной девушки ласкал ее и заставлял вслушиваться в его слова. – Мне двадцать шесть лет, но я никогда не испытывал ничего подобного. Я никогда так много не думал о женщине, никогда не покупал ей подарки и цветы… Никогда… до сих пор.
Он стоял вплотную к ней, и она ощущала пламя его желания. Сердце ее бешено колотилось. Элиза отчаянно призывала на помощь свое самообладание, пыталась думать о будущем, о своей независимости, но все было тщетно. Она не могла противиться своей страсти. И забыла обо всем на свете. Обо всем, кроме этого мужчины.
Теплые ладони обхватили ее плечи и притянули к своему телу, и она покорно прильнула к нему. На улице стало еще темнее, и пламя свечей превратило оконное стекло в зеркало. Элиза смотрела на свое отражение и чувствовала себя счастливой. Она ясно осознавала, что сейчас лишается своей мечты, но не могла противиться зову своего тела – ведь никогда раньше она не ощущала себя такой защищенной и… столь желанной.
Он развернул ее, губы коснулись губ, и весь мир перестал для нее существовать. Она упивалась им – запахом вина, сладостью губ и жаром сильного тела. Она возвращала ему поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением, зеркально отражая его ласки.
– Девочка… милая моя, как же долго я этого ждал, – шептал он, зарываясь лицом в ее пушистые волосы, пропитанные ароматом жасмина. – Всю свою жизнь… – он коснулся кончиком языка ее нежного ушка.
Элиза чувствовала головокружение и была готова подчиниться всему, что он пожелает сделать с ней.
На миг оторвавшись от нее, Фридрих сорвал с себя сюртук, жилет и рубашку, отшвырнул их в сторону. В следующее мгновение ее амазонка и юбка также полетели прочь. С победоносной улыбкой барон подхватил свою возлюбленную на руки и понес в спальню.
Опустив ее на кровать, он принялся любовно исследовать каждый изгиб ее тела, обжигая легкими прикосновениями томимую страстью кожу девушки. Невесомое облако сорочки заскользило куда-то прочь, и тело Элизы полностью обнажилось… Он ласкал ее, гладил, целовал, терзал… Она выгибалась навстречу его рукам, уносясь на волнах блаженства вдаль, к неведомым берегам. Желание еще больших чувственных наслаждений заставило ее рвануться вверх, и она без всякого стеснения принялась жарко целовать мужское тело. Поток новых ощущений захлестнул ее разум, она забыла обо всем на свете, кроме своей жажды и блаженства.
Задыхаясь от желания, Фридрих любовался девушкой, созерцая, как в томной неге выгибается ее тело, губы что-то несвязно шепчут, то ли умоляя, то ли требуя, а глаза закрываются в забытьи. И в его сердце стучало: «Она моя! Навсегда!»
А тем временем неподалеку от входа, которым пользовались самые уважаемые клиенты, можно было наблюдать такую картину: два господина, обступив метрдотеля, требовали указать им, в какой комнате находятся барон фон Ауленберг и его гостья.
– Но, господа! – возмущался метрдотель. – Я не имею на это права. Наш ресторан…
– Номер комнаты и ключ! – резко потребовал князь Рудельштайн. Глаза его горели праведным огнем. – И не вздумай снова молоть чушь, будто барона здесь нет. Его видели пару часов назад.
Уже с вечера слуги графа Верхоффена следовали за Ауленбергом по пятам, а сегодняшним утром отправились вслед за бароном и его спутницей в Венский лес, где безмятежная парочка долго каталась верхом. Когда же Ауленберг с девушкой наконец прервали свою прогулку и вошли в ресторан, один из соглядатаев поскакал в город, чтобы сообщить об этом происшествии своему господину, и Верхоффен незамедлительно связался с князем Рудельштайном. Оказалось, что приятель Иоганна немного ошибся – князь Альберт вернулся в свой дом лишь пару часов назад. Впрочем, по мнению Верхоффена, это было даже лучше: уставший после долгой дороги князь находился не в лучшем расположении духа. Узнав, что его дочь находится в опасности, Рудельштайн тут же велел подать карету и вместе со старым бароном Брюгехоффеном поспешил в злополучный ресторан. Иоганн сумел настроить своего дядюшку весьма решительно, и барон теперь кипел от праведного гнева, собираясь как следует отчитать нахальную девицу, осмелившуюся предпочесть его солидной особе распутного сопляка.
Испуганный метрдотель по-прежнему отказывался нарушить свидание своего постоянного клиента.
– Пожалуйста, господа, – возмущался он. – Поймите меня, правила нашего ресторана…
