– Почему именно сейчас, Андреас? – спросила она еле слышно. – Почему не раньше, когда она так нуждалась в тебе?
Он опять покраснел и опустил голову, невидящим взглядом уставившись в тарелку перед собой.
– Я хожу к психоаналитику.
Александра молчала, ожидая продолжения.
– Несколько месяцев назад я позвонил Джону Манетти и попросил рекомендовать кого-нибудь.
От изумления она не нашлась с ответом. Трудно было даже вообразить, чего ему это стоило: обратиться не к кому-нибудь, а к Манетти, к человеку, которого он изначально обвинял во всех своих несчастьях!
– Я очень многое узнал о себе… и многое понял.
Подошел официант и налил им еще вина.
Андреас облизнул пересохшие от волнения губы.
– Как ты думаешь, могу я ей написать? – спросил он с не свойственным ему смирением.
– Написать Бобби? Почему же нет? Я думаю, это прекрасная мысль.
– Думаешь, она ответит? – Его лицо вспыхнуло надеждой.
– Честно говоря, не знаю. Полагаю, это будет зависеть от содержания твоих писем.
– Она меня очень ненавидит?
– Я думаю, у нее вообще нет к тебе ненависти, Андреас. Но она глубоко обижена.
Он схватил свой бокал с такой силой, что Александра испугалась, как бы его пальцы не переломили хрупкую ножку.
– И теперь уже слишком поздно?
– Надеюсь, что нет, – ответила она. – Ведь ей всего восемь. – Тут ей вспомнились слова Роберто. – Жизнь – штука долгая.
Оба они в своих рассуждениях не учли, насколько сильно, несмотря на ее возраст, у Бобби было развито женское упрямство и верность матери. Когда в ячейке с ключом от их номера в отеле «Руаяль» в Довиле, где они поселились, пока в «Жаворонке» заканчивались последние приготовления к переезду, стали появляться первые письма, на девочку напал такой страх, что она даже не решалась читать их сама.
– Чего он хочет, мама?
– Он хочет заново познакомиться с тобой.
– Но почему сейчас? Мы только-только начали все снова…
Александра участливо заметила:
– Он почувствовал себя сильнее, Бобби, но ведь мы на это и надеялись. Теперь он в силах встретиться с тобой, не пытаясь тебя удержать.
Письма продолжали приходить, теперь их бросали в почтовый ящик «Жаворонка». Но, вопреки словам матери, Бобби почувствовала не силу, а трусость в этих осторожных письмах, лишь усугублявших в ней ощущение заброшенности.
– Он ничего не знает обо мне, мамочка. Он пишет, что хочет меня видеть, когда я сама буду к этому готова.
Бобби скатала последнее письмо в шарик и с силой запустила им в корзинку для бумаг, стоявшую в углу ее спальни.
– Никогда я не буду готова его увидеть! – с детской категоричностью заявила она.
Как только Бобби ушла в сад играть с Легавым, недавно приобретенным щенком немецкой овчарки, забракованным полицией Трувиля, Александра вернулась в спальню дочери и вытащила скомканное письмо из корзины.
Она села за письменный стол Бобби и расправила листок, исписанный неровным, с сильным наклоном почерком Андреаса. Она быстро пробежала глазами письмо. Бобби была права: письмо оказалось неискренним, фальшивым, чересчур вежливым. Это чувствовалось даже в подписи: «Твой отец, Андреас Алессандро».
Неудивительно, что Бобби боялась этих писем и не доверяла им. Андреасу предстоял долгий путь, если он надеялся на воссоединение со своей упрямой дочерью.
Она подошла к окну и посмотрела в сад, который Виктор, их новый садовник, лишь недавно начал приводить в порядок. Бобби и Легавый катались в высокой траве в опасной близости от клумбы, только что засаженной дельфиниумом.
Александра подняла руку, собираясь постучать костяшками пальцев по стеклу, но замерла на полпути: девочка и собака успокоились сами. Бобби, как всегда, в джинсах, растянулась на спине, а Легавый устроился рядом со своей юной хозяйкой в позе сторожа, скрестив лапы и высоко подняв голову.
Александре вспомнились рассказы Андреаса о Рольфе, ставшем его верным спутником и защитником в детские годы в Швейцарии. «Хоть это их объединяет», – подумала она и мысленно дала себе слово написать Андреасу, посоветовать ему отыскать, если они сохранились, свои старые фотографии с Рольфом и послать их Бобби.
48
В один из сумрачных ноябрьских дней 1980 года Бобби Алессандро, только что вернувшаяся домой из школы, бросилась ничком на кровать. С минуту она разглядывала лежащий перед ней чистый листок бумаги, потом начала писать:
