безусловно, перечеркивает все законы биологии.
– Андреас…
– Все, Александра, я больше ничего не хочу слушать. Ей это нужно, она этого хочет. И уж кто-кто, а я не стану это у нее отнимать. – Он повернулся на каблуках и с такой силой опустил свой стакан на стол, что тот чуть не треснул. – Она будет здесь завтра к десяти утра, как я тебе уже говорил.
– Да, – подавленно кивнула Александра.
Андреас гневно дернул ртом.
– Делай свое черное дело.
Такси остановилось на углу Второй авеню и 57-й улицы. Александра заплатила водителю и вышла из машины. Остаток пути она решила проделать пешком. Ей требовалось время. Стоял прекрасный июньский день. Мягкий воздух ласкал щеки подобно шелку, деревья зеленели сочными молодыми листьями, которым через три-четыре недели предстояло преждевременно побуреть под воздействием жары и загрязнения; мелкие птахи заливались пением, мечтая о богатых кормом загородных лугах.
Александра старалась идти не спеша, прогулочным шагом, изо всех сил оттягивая неизбежное, но ноги механически несли ее к Саттон-плейс, высокие каблуки выбивали смертельную дробь на бетонных плитах тротуара, кровь в висках стучала в такт сердцу. «О господи, если я не права, останови меня, порази меня громом, пока еще не поздно».
Ее ноги продолжали двигаться, все ускоряя шаг, гром не поразил ее.
Дверь открылась прежде, чем она успела дотянуться до звонка. На пороге стояла Бобби с протянутыми для объятий руками и со слезами на глазах.
– Мама.
Александра застыла неподвижно, глядя на дочь как зачарованная. Бобби стала выше ростом, окрепла, лицо и руки у нее сильно загорели, а серо-зеленые глаза светились особенно ярко.
– Ты выглядишь… великолепно.
Бобби застенчиво улыбнулась.
– Почему ты не заходишь?
Тут они обе рассмеялись, и Александра переступила через порог. Мать и дочь крепко обнялись и заплакали.
– Я так по тебе скучала, – прошептала Бобби, прижимаясь своей нежной, юной щечкой к материнской щеке. – Я так рада, что ты здесь.
– Дорогая, я тоже по тебе соскучилась, ты даже не представляешь, как сильно…
Проходили минуты, а они так и не разжимали объятий. Александра отчаянно цеплялась за дочь, зная, что скоро, очень скоро чистой, непосредственной радости встречи придет конец. «Простит ли она меня когда-нибудь? Сможет ли когда-нибудь снова мне доверять?»
Бобби первая высвободилась из объятий, вытирая глаза.
– Пошли, – сказала она и провела мать в комнату, отделанную в яблочно-зеленые и терракотовые тона, выходящую на маленький задний дворик.
– Нравится? – спросила Бобби.
– Очень милый дом.
– Папа сказал, что ты была здесь вчера вечером. Он показал тебе квартиру?
– Да нет, не совсем.
– Хочешь покажу? – оживленно предложила Бобби.
– Нет, доченька, спасибо, но… не сейчас. Попозже.
– Ах да, – сказала Бобби, усаживаясь с ногами в кресло. – Какие-то тайны. Папа сказал, что ты хочешь о чем-то со мной поговорить, но больше ничего не объяснил. – Она усмехнулась, ее глаза искрились весельем. – Надеюсь, ты не будешь поднимать большой шум из-за гонок, мам? Я все равно не стану слушать, хотя я тебя очень люблю, ты же знаешь.
Губы Александры растянулись в улыбке, но глаза остались печальными.
– Да, это я знаю.
– Тогда в чем дело? – Бобби выпрямилась в кресле. – Ты снова выходишь замуж?
– Нет, конечно, нет.
– А что же тогда? – Веселье на ее лице сменилось тревогой, а потом и страхом. – Это что-то серьезное? Ты не больна?
Александра медленно покачала головой. Она с трудом заставила себя посмотреть в глаза дочери.
– Нет, Бобби, я не больна.
– Мама, что случилось? Ты меня пугаешь.
Но Александра все еще медлила.
– Мама?
– Ну ладно, – вздохнула она.
Александра открыла сумку и достала письмо.
