– О, Боже, она загрызет его! – Айрис с трудом сдерживала котенка. – Держи ее, Адам.
– Не бойся, она не станет с ним связываться, – успокоил ее Адам.
Айрис рассмеялась. Ей было хорошо. Вуали трепетали на ветерке.
– Я тоже ее не боюсь, – сказала она. – Больше не боюсь. Смотри.
Она наклонилась и погладила Киму по голове. Мех был густым и мягким. Киманчи повела ушами и взглянула на Айрис.
Остаток слабости и страха испарился на солнечном свете. Айрис снова рассмеялась.
– Я не боюсь ее, – повторила девушка. – Я теперь ничего не боюсь.
– Ну, а я боюсь, – усмехнулся Адам. – Я боюсь, что эта толпа разорвет нас на кусочки, если ты не откроешь посылку. Что это, извинения от Дональда Фонтенота?
– Я уже получила их, – сказала Айрис. – Это лучше. По крайней мере, я надеюсь, что лучше.
Она разорвала пакет. Внутри был сверток со старой ювелирной шкатулкой и письмо. Девушка раскрыла послание.
– Мы благодарны возможности, и т. д., и т. д., и т. д., – читала она. – Аметисты, аквамарины, цитрины… Вот. 48 рубинов, подобранных по цвету, примерно в карат весом каждый. 60 изумрудов, очень чистого цвета, вес в каратах колеблется от… Стоимость самих камней от 300 до 400 тысяч долларов. Ожерелье в целом как исторический предмет, однако, уникально и может стоить… От 300 до 400 тысяч долларов.
Врач. «Скорая помощь». Клиника со сверкающим новейшим оборудованием.
Письмо выпало из рук Айрис, и ветерок подхватил его. Адам вовремя поймал пакет, иначе он тоже выпал бы из ее рук. Он разорвал красно-бело-синюю обертку и с большой осторожностью вскрыл меньший сверток. Увидев старую ювелирную шкатулку, нахмурился и заколебался.
– Открой ее, – сказала Айрис.
Адам откинул крышку.
Солнце брызгами огня разлетелось от камней в изящной золотой и серебряной оправе. Адам долго смотрел на все это великолепие, не говоря ни слова. Вокруг них щелкали и жужжали камеры, мелькали вспышки.
– Где ты нашла его? – наконец спросил он. – Как?! Боже, Айрис, я не знаю, поздравлять ли тебя с этой находкой или ругать за то, что пошла на такой риск. Ведь старая шахта небезопасна.
– Это заняло всего несколько минут, – виновато сказала она. – Потом я расскажу тебе. О, Адам…
Айрис запнулась и посмотрела на него любящим взглядом. Он улыбнулся ей.
– Айрис, я…
– Нет, – оборвала она его. Ее сердце тяжело билось, ладони были холодные. В ее мечтах все было так просто, но как тяжело оказалось на самом деле.
Это была не фантазия. Это был риск, на который раньше она никогда бы не осмелилась. – Нет, – повторила Айрис. – Я хочу рассказать тебе, что я собираюсь с ним сделать.
– Надеюсь, ты собираешься его надеть.
– А после праздника…
Его глаза потемнели. С поразительной ясностью она читала его мысли, а в ушах звучали ее собственные слова: Я положу ожерелье в стеклянную витрину «библиотеке, и люди будут приезжать издалека, чтобы…
– Я не собираюсь класть его под стекло ни в библиотеке, ни где бы то ни было, – сказала она. – Я намерена продать его. И использую эти деньги на открытие клиники здесь, в Фелисити, о чем мы с тобой и говорили. Я остаюсь, Адам, и я намерена удостовериться, что такие случаи, как с Самантой, никогда больше не повторятся.
– Ты нашла свое ожерелье, – сказал Адам бесцветным, невыразительным тоном, что совсем не было похоже на него. – Оно стоит 400 тысяч долларов. И ты собираешься продать его и открыть клинику здесь, в Фелисити?
– Да, – подтвердила Айрис. – И, Адам, я…
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Почему так трудно выговорить эти слова?
Он обнял девушку и прижал ее лицо к своей груди. Толпа с вожделением подбадривала их криками. Айрис обняла его. На ее щеке отпечаталась вышивка его жилета. Только почувствуй это, Адам, молила она про себя. Почувствуй, что я пытаюсь сказать тебе. Я люблю тебя. Я люблю тебя…
– Я знаю, – мягко сказал он. – О, моя дорогая, я знаю. Но все изменилось. Ты богата. Ты героиня. А я демонстративно ушел от членов правления «Золотой Долины». И теперь должен начать все сначала, вновь искать вкладчиков. У меня ничего нет, Айрис, кроме требований города-призрака и кипы предварительных отчетов.
– Не имеет значения.
– Для меня имеет.
Она отвернулась. Я не буду плакать, ожесточенно уговаривала она себя. Не перед этими людьми. Только не перед всеми этими камерами. Пусть я упаду замертво, превращусь в пепел, который развеет ветер, прежде чем я уроню хоть единую слезинку.
Но я не собираюсь отступать. Не собираюсь бездействовать и не позволю ему отказаться от меня.
– Ну, тогда будь гордым, Адам Фримонт, – сказала она. – Будь упрямым. Будь дураком. Я все равно
