Сюзан Таннер
Навсегда
ПОСВЯЩАЕТСЯ ДОНУ, КРИСУ И ДЖЕРЕМИ.
ГЛАВА 1
Техас. Июнь 1859
Его преподобие Кэйлеб Барнс часто уходил молиться подальше в лес, представляя, что именно так в древности поступали пророки и, как утверждала Библия, – сам Иисус. Когда он ощущал, что внутренне готов, он опускался на колени, подчас не обращая внимания на то, что какой-нибудь острый камень или колючка врезаются ему в ногу. Его молитвы не отличались особым разнообразием. Каждый раз он благодарил Всевышнего за ниспосланное благословение, затем он каялся в своих грехах и совершенных ошибках и просил о прощении. Его молитвы были такими бесконечными, что, казалось, окружавшая его лесистая местность центральной части Техаса вот-вот превратится в описанную в Ветхом Завете засушливую пустыню.
Вот и на этот раз, в прохладную июньскую полночь, он стоял на коленях и молился, славя Господа Бога за ребенка, который скоро должен был родиться, и моля о прощении за то, что ему пока еще не удалось воспитать в Ханне покорность и смирение, хотя он и пытался это сделать. Закрыв глаза, он представил себе ее тонкие, сложенные в молитве руки, смиренно склоненную голову. И так каждое утро и каждый вечер, с первого дня их женитьбы. Однако он опасался, что это было лишь уступкой его настояниям, а в остальном его жена оставалась столь же непокорной, как и была.
Когда Ханна не подозревала, что муж наблюдает за ней, она улыбалась и что-то напевала. А однажды вечером он вдруг увидел цветок, приколотый к ее медного цвета кудрям, легкие завитки один за другим выбивались из прически и небрежно касались ее висков и щек. «О, Боже, прости ее!» – шептал Кэйлеб. Если бы он только мог, он принял бы на себя Божие возмездие, ниспосланное на его жену. Однако в душе Ханны не было зла. Она просто была еще молода, с годами же на смену ветренности и легкомысленности придет зрелость.
Его размышления надолго прервал легкий шелест донесшийся из зарослей. Однако, отрешившись ото всего, что отвлекало его, Кэйлеб опять вернулся к мыслям о своей жене. Он представлял ее печальной, грустной, задумчивой и размышляющей о том, сколько горя и зла таится в этом бренном мире.
Он хотел бы усмирить даже ее непокорные волосы. Ее буйные кудри будут заплетены в косы и уложены на голове короной.
Вот такой должна быть его жена. И Кэйлеб обязательно увидит, как его мечта постепенно станет явью. Она же так молода, Господи. Но она изменится.
Шуршание, доносившееся из-за кустов, вновь привлекло его внимание. Звуки становились все громче, и Кэйлеб услышал чьи-то голоса. Он замер, надеясь, что в темноте останется незамеченным. Он специально поселился в этом уединенном месте, где вокруг не было никаких соседей, рассчитывая на то, что никто не станет отвлекать ни его от служения Господу, ни его жену от выполнения обязанностей по дому. Путники редко забредали в здешние места.
Постепенно слова становились все более различимыми, и теперь можно было даже уловить смысл доносившейся беседы. Говорили, по крайней мере, двое.
– Тебе не следовало бы убивать старика, – тревожно произнес чей-то голос.
– Это ему не следовало стрелять первому, – ответ прозвучал самоуверенно и даже воинственно. – В любом случае теперь это не имеет значения. – Кэйлеб представил, как говоривший пожал плечами. – Следы приведут прямиком в резервацию. А значит, это команчи убили его и перерезали его свиней.
Кэйлеб замер. Он приехал сюда для того, чтобы обратить этих дикарей к новой вере, научить индейцев, вынужденных жить в резервации Бразос, воспринимать ее как Божий дар. И кое-что ему уже удалось сделать. Но разве теперь индейцы отдадут свои души Богу, если они не смогут верить. Да и как они будут верить белым, видя, как их обманывают.
Многие техасцы ненавидели резервации индейцев. Они хотели, чтобы краснокожих вообще поблизости не было. Но даже зная об этом, Кэйлеб не представлял до конца, до чего может довести эта ненависть.
Гнев переполнял его, но он должен сохранять осторожность. Ему нужны были доказательства злодеяния этих людей, прежде чем он сможет обвинить их в содеянном.
Несмотря на то, что эти люди были верхом, двигались они не спеша, так что Кэйлеб мог следовать за ними, что он не колеблясь и сделал. Он старался держаться от них на безопасном расстоянии, но так, чтобы можно было слышать, о чем они говорят, те и не подозревали, что кто-то крадется за ними. Несмотря на то, что вот уже почти сутки Кэйлеб был на ногах, он почти не чувствовал усталости. Он был убежден, что выполняет благородную миссию, угодную Господу Богу, и за это Господь наделяет его силой.
Еще не рассвело, когда верховые, – а их было трое, подъехали к переправе через мелководную излучину реки Бразос. И отразившийся от водной глади лунный свет помог Кэйлебу разглядеть тех, кого он преследовал.
Глаза его расширились от изумления. Он узнал их. Содеянное этими людьми выглядело теперь намного хуже, чем он представлял сначала. Люди, совершившие убийство и другие злодеяния и собиравшиеся свалить вину за это на индейцев резервации, были солдатами американской армии.
– Стоять! – Его голос прогремел подобно грому. – Ни шагу дальше!
Среди троих преследуемых начался настоящий переполох. Испуская ругательства, они нахлестывали своих лошадей. Даже когда одно из животных, подскользнувшись на камнях песчаной мели, заржало от боли, ему не дали возможности остановиться. Всадник подгонял его, вонзая шпоры в бока.
Кэйлеб вступил за солдатами в холодную воду, словно обрушивая на них Божий гнев.
Небольшой палаточный лагерь солдат был разбит неподалеку от разбросанных по территории резервации индейских вигвамов. Таким образом власти пытались предупредить возможные волнения на реке Бразос. Временно исполняющий обязанности начальника военного лагеря Гарретт при виде облаченного в черное одеяние его преподобия Барнса старался не выдать своего изумления. При входе в лагерь Барнса остановил охранник и, выслушав его необычный рассказ, проводил к Гарретту. Внимая Барнсу, Гарретт сожалел, что капитан с патрульным не объезжал в это время то место.
