зрелой женщине, что влюбилась в подростка. Или не влюбилась, но просто жить не может без него, а уж потрахаться, так ваще!..
Эти фильмы шли косяком, как жирная рыба на нерест. Между ними проскакивали фильмы о любви между старым пердуном и малолеткой. Причем старики подавались не как старики, а как просто очень даже взрослые мужчины, почти пожилые, но еще не пожилые, а девчонки… ну, тут все понятно.
Но все же гораздо больше было фильмов о сексе между зрелой женщиной и подростком. Например, учительницей и ее учеником. Это и понятно, старики и в реале спокойно трахают малолеток, это нормально, а вот подросткам… увы, время упущено, можно только помечтать да отпадный фильмец забацать. И одновременно славу новатора и ниспровергателя устоев заработать, бабки зашибить на повышенной скандальности и душу себе и подобным себе потешить.
Так что наша байма должна, по сути, восприниматься как запоздавшая в общем контексте, но — чудо! — даже и запоздавшие, мы все равно первые в нашей области…
Тимур обедать ушел в другое кафе, как он сказал, там встреча, а вернулся с кучей ярких рекламных буклетов и довольно толстой книгой в ярком оформлении. На обложке блондинка с башней волос широко улыбается сильно накрашенным ртом, внизу броским шрифтом название: «Тридцать основных ошибок при собеседовании».
— Что, — спросил я с подозрением, — и ты подыскиваешь работу?
Он скривился:
— Да пора бы с таким шефом. Но пока это для жены.
— А что с нею?
— Уже два месяца, — сказал он хмуро, — проходит всякие тесты! Очень успешно, говорю без ложной скромности.
— Поздравляю.
Он махнул рукой и поморщился сильнее:
— Если бы только тесты! Зато почему-то всегда проваливается при личной встрече. Где-то врет не то, что нужно.
Гулько прислушался, сказал с самодовольством:
— Дилетанты… По мне, так нет лучше труда, чем Дэйл Карнеги. «Как заводить друзей и влиять на окружающих». Там подробно расписано, когда и что кому говорить. И сколько… Правда, книга в пять раз толще, но прочесть стоит. Классная книжица!
— Это тот, который заставлял все время улыбаться? — спросил Тимур.
— Тот, — подтвердил Гулько. — Человек с улыбкой нравится всем!
Тимур поморщился:
— Брехло.
— А кто из нас не брехло? — изумился Гулько. — Разница только в том, что одни брешут постоянно, а другие только по необходимости.
— Постоянно брешут все, — мягко сказал Роман.
Гулько поморщился:
— Ну, если в широком смысле, то да, конечно. Сегодня такая жара, с утра ходил голым, пока завтракал, а потом все равно пришлось напяливать гребаные штаны, рубашку, туфли… Смотрю, все на улице тоже такие же…
— В смысле?
— От жары асфальт плавится, — сказал Гулько зло, — а все в рубашках… Кто-то даже при костюме. Гребаный дресс-код соблюдают! У всех на мордах крупными буквами, что содрать бы с себя все на фиг, чтобы как бабуины…
— Мы не бабуины, — строго сказал Тимур. — Потому и…
— А может быть, — сказал вдруг Роман задумчиво, — уже можно и слегка побабуинить?
Тимур сказал строго:
— Еще чего! И так уже обабуинились дальше некуда!
— Да, — согласился мудрый Василий Петрович, — обабуинивание чревато. Может разом рухнуть все здание, что строили десять тысяч лет.
Я ничего не сказал, мне положено изрекать только умные мысли, а также руководящие директивы, но в своем кабинете подумал невольно, что, вообще-то, если вдуматься, вся наша цивилизация людей построена на лжи. Все, кто не врал, остались неандертальцами и не смогли создать общества. Чтобы уживаться, пришлось смирять свои чувства и врать, врать, врать… Кто не врал, того изгоняли, ибо такие неудобны в обществе. В обществе надо уживаться, это неприятно, зато общество — сила, оно дает защиту, оно позволяет развиваться.
Только животные не врут, а человек начал врать с момента, как сорвал запретный плод в раю. Соврали Адам и Ева, перелагая вину за сорванный плод друг на друга, потом на змея, соврал Каин, когда его спросили, где брат, соврал Авраам, посылая жену к фараону, трижды за одну ночь соврал святой Петр… Все врали, на этом строилась культура и создавались все новые и новые запреты, чтобы удержать ужасающую правду под тяжелым прессом. К первому запрету Творца не жрать с запретного древа добавились четыре заповеди Ноя, потом десять заповедей Моисея, потом еще и еще, и на могиле истинной сути человека тяжелых камней становилось все больше. И все одни запреты, запреты, запреты…
Эти запреты придумывались и вводились в обращение с интервалами в тысячи лет, а сейчас пришло время, когда рушатся десятками в год.
По спине побежал нехороший холодок. Люди просто живут, занятые рутинной службой, походами в магазины, вечеринками, прелюбодеянием, сидением перед жвачником, а привычный мир стремительно приближается к ужасающему концу, которого никто не видит.
Все чаще говорят о прозрачности, переводя этот банковский термин и на отношения между странами, обществами и даже отдельными людьми. И вряд ли понимают, что подрывают, как свиньи под дубом, корни человеческого общества, человеческих отношений.
Раздался требовательный звонок, я взглянул на код и поспешно нажал на зеленую кнопку. На экране появилось лицо Корневицкого, он выглядит еще моложе, чем пять лет назад, исчезли нависающие веки, разгладилась сетка морщин у глаз.
— Ну как? — спросил он коротко.
— Закрытый бета-тест пройден, — сообщил я, — готовы объявить дату открытого. Ждем вашей команды.
— Отлично, — сказал он. — Загляну к вам вечером. Посмотрим, а так вообще начинайте собирать заявки. Думаю, народ хлынет.
Я сказал с неловкостью:
— Честно говоря, когда вы предложили сделать «Виртуальную Москву» со всеми ее прелестями… у нас большинство было против. Трое даже уволились, «чтобы не пачкаться». Но теперь все убедились, что вы сумели увидеть то, что будет востребовано через пять лет.
Он усмехнулся, довольный, но сказал очень серьезно:
— Владимир, это будет еще больше востребовано… потом. Но об этом вечером, хорошо? До встречи!
Экран погас, деловые люди много не болтают, я некоторое время сидел неподвижно, а холодок из сердца нехорошо расползался по всему телу.
Глава 6
Корневицкий прибыл ровно в шесть, когда разработчики ринулись к двери, страшась переработать. В то время, когда они толпились и толкались у выхода, словно за спиной здание уже горит и рушится, на стоянку въехал тяжелый «мерседес».
Бодигард выскочил и открыл дверцу, Корневицкий вышел солидно, степенно, но я видел в его движениях прежнюю силу и живость. Второго автомобиля с телохранителями нет, опасное время миновало,
