привыкнут, что показывать пилотку в обществе — ничего революционного, о такой ерунде забудут. Как уже давно не вздрагивают мужчины и женщины, нечаянно соприкоснувшись рукавами.
Она сказала угрюмо:
— Ладно, переживем. Тоже думаю, что такой ерунде слишком большое внимание.
Я сказал еще раз:
— Прости. Если что брякну, можешь, когда слишком уж зарвусь, заставить сосать! Что делать, если виноват…
Она широко улыбнулась, голос прозвучал вполне дружелюбно, хотя говорила с угрозой:
— Я найду способ, где подловить!
Глава 7
Тимур лучше всех освоил новинку OpenGL-3, теперь он исполнительный директор по 3D-engine, 3D- viewer’s, программам AutoLisp3 для создания 3D-ландшафтов и 3D-деревьев. Когда мы начинали, он сидел рядом с музыкантами и художниками и жаловался, что мешают работать, собирался увольняться, а теперь те и другие с комфортом в отдельных помещениях, а у него целый зал, где, не разгибая спин, трудятся семьдесят программистов.
Затем я заглянул к Василию Петровичу, у этого целая компания, лохматые по той моде, что никогда не исчезает у художников. В кресле хозяина развалился и щелкает пультиком Гулько, а на экране во всю стену перелистывается красочный журнал по пластической хирургии, что специализируется на модификации вагин. Начиная с обложки, на каждой странице красуются некие дивные бутоны цветов: пурпурные, яркие, похожие то на распускающиеся розы, то на орхидеи.
Вместе с Гулько на экран заинтересованно смотрят Роман, Скопа и Гертруда, хотя Гертруда тут своя, а Роман и Скопа какого хрена торчат у художников…
Я с порога прорычал:
— Когда нет кота, мыши пляшут на столе? Где Василий Петрович?
— Сейчас придет, — сообщил Гулько. — Вышел к Тимуру, тот ему видеокарту нового поколения обещал.
Я кивнул в сторону экрана:
— Это что еще такое? Сие чудовище на вагину и не похоже вовсе. Только людей пугать.
Гулько захохотал:
— Наконец-то поймал шефа!
— На чем? — спросил я.
— На отсталости! — заявил он громко. — Продвинутые сейчас вообще делают такое…
Я поинтересовался:
— Что, еще страшнее, чем эта штука?
— Страшнее или прекраснее, — сказал он победно, — зависит от точки зрения! Шеф, мне просто стыдно за твое невежество. Мы так быстро прогорим, если не будем идти в ногу со временем! Все ускоряется. Надо идти, не задумываясь!
Роман смотрел то на него, то на меня, спросил нерешительно:
— А что делают продвинутые?
Гулько захохотал:
— Интересно? Видишь, шеф, интерес двигает прогресс! Извини, что в рифму. Гертруда, не покажешь нам? Ты же следишь за новинками…
Гертруда слегка надула губки, щечки порозовели от повышенного мужского внимания, на меня бросила кокетливый взгляд.
— Я человек очень занятой, — сообщила она, — слежу не больше, чем другие, но времени нет…
Гулько сказал решительно:
— Не бреши! Я знаю, три месяца тому ты что-то там делала, меняла…
Она вскинула брови:
— Так то три месяца! За это время мода снова ушла вперед.
— Все равно покажи, — сказал Гулько настойчиво. — Шеф отстал не на три месяца, а на три года. Надо его вырвать из пучины невежества!
— Нет, — сказала она игриво и снова посмотрела на меня: — Я стесняюсь!
Гулько ахнул:
— И ты из диких времен? Что это за слово такое? Забудь! Наш шеф говорит, что нельзя, чтобы застенчивые девушки давали себя опередить незастенчивым и забрать себе лучших парней.
Она все поглядывала на меня, вообще-то, как мне кажется, Гертруда ни за что не даст опередить себя, но так как мы, по ее мнению, все дряхлые старики, то, значит, погрязли в древних традициях, когда женщины еще не смели раздеваться в мужском коллективе.
Роман толкнул меня в бок:
— Шеф, твое слово.
Я нехотя кивнул Гуртруде:
— Ладно, покажи, что за чудо они так жаждут увидеть.
Она, все так же жутко-жутко стесняясь, задрала юбку. Низ живота не просто выбрит безукоризненно, волосы сведены начисто, словно их там никогда и не было. Все блещет свежестью кожи младенца. Гулько громко сказал «Вау», остальные захлопали.
Гертруда, медленно двигая бедрами, отступила на шаг и, присев на край стола, расставила ноги. Все дружно сказали: «Ух ты, как здорово!»
Гулько покрутил головой:
— Целых три месяца?.. Ну, тогда я тоже отстал, если сейчас что-то еще круче…
К моему удивлению, щеки Гертруды в самом деле залил жаркий румянец. Украдкой поглядывая на меня в поисках признаков одобрения, она раздвинула ноги шире. Румянец опустился на нежную шею.
— Сейчас делают иначе, — сказала она застенчиво.
— Как? — спросил Гулько жадно.
— У Василия Петровича, — пояснила она, — есть в файлах.
А Роман сказал сокрушенно:
— И я отстал. Или тоже с отсталыми дело имею? У некоторых и такого нет…
— Да все мы отстали, — сказал Скопа печально. — Так в работу влезаешь, что жизни не видишь. Хотя, если честно, я так и не понял, зачем все…
Гулько, что с восторгом не только рассматривал раздутые, как напившиеся крови гигантские комары, половые губы Гертруды, но и щупал их деловито, заставляя ее закатывать глаза и слегка постанывать, обернулся, в глазах недоумение.
— Ты чего? Как это не понял?
— Для нас старается, — сказал Скопа гордо.
Гулько посмотрел на смеющееся лицо Гертруды.
— Да нет уж… Для тебя не станет стараться.
— А для тебя? — спросил Скопа обидчиво.
— Да ни для кого из нас, — ответил Гулько. — Думаю, даже для мульмимиллионера не станет. Я видел, каких недавно кукол завезли в магазин. Уже и реклама прошла…
— Члены? — спросил Роман.
Гулько отмахнулся:
— Члены в диком прошлом. Сейчас к этим членам приделывают и туловища. Самцы получаются что надо! Делают все, что им скажешь…. в постели, ессно. После акта не отворачиваются и не засыпают, а что-то там бормочут запрограммированное… Сейчас женщины нас допускают до своего тела не столько для секса, как для чего-то еще. Как и мы их, кстати.
Лицо Гертруды стало серьезным, улыбка погасла, даже румянец начал бледнеть. Она отвела руку
