Несмотря на то, что в Кориантуре стояли многочисленные военные части, им не удалось низвести город до уровня обычного гарнизона. Мирная торговля процветала — наряду с различными искусствами, которым торговле приходилось нехотя воздавать должное. Именно поэтому семейству Одима удалось тут выжить.
Свое дело Одим открыл в пакгаузах одной из верфей на берегу океана Климента. Дом, где он жил с семьей, стоял тут же, неподалеку, в довольно скромной части города, не относящейся ни к самым роскошным, ни к беднейшим районам Кориантуры. Завершив дневные дела, Эедап Мун Одим, главная опора своего многочисленного семейства, проследил за тем, чтобы его служащие покинули контору, потом проверил, во всех ли печах погашен огонь и все ли окна заперты, и вышел из конторы со своей старшей наложницей.
Старшая наложница — ее звали Беси Бесамитикахл — была женщиной подвижной и живой. Пока Одим возился, запирая замки, Беси держала различные свертки для своего господина. После того как все замки были заперты так, как это устраивало Одима, он повернулся к Беси и приветливо ей улыбнулся.
— Мы пойдем разными дорогами, но надеюсь скоро снова увидеться с тобой дома.
— Да, господин.
— Иди побыстрее. Да остерегайся солдат по дороге.
Идти Беси было совсем недалеко, за угол и немного по Холмовой улице. Сам Одим повернул в другую сторону, к ближайшей церкви.
Эедап Мун Одим, человек средних лет, на вид был неопределенного возраста. Подняв воротник замшевого пальто, он упрятал в него бородку. Его походка всегда отличалась степенностью, хотя сейчас из-за холодного ветра ему пришлось перейти на быстрый шаг. Он вошел в церковь в разгар службы, как было у него заведено по вечерам после завершения дел. Здесь, в церкви, он, подобно другим добрым горожанам, покорно представал перед богом Азоиаксиком. Но служба была короткой.
Тем временем Беси Бесамитикахл, добравшись до дома Одима, постучала в дверь и велела сторожу впустить ее.
Особняк Одима стоял последним на улице, ведущей к побережью океана Климента. Из окон верхнего этажа открывался хороший вид на гавань и дальше, на Панновальское море. Дом был построен два века назад богатым торговцем, чьи предки пришли из Кай-Джувека. С тем чтобы уменьшить высокую плату за землю в Кориантуре, каждый этаж пятиэтажного дома был больше предыдущего. Под крышей был устроен просторный зал, откуда открывался отличный вид, в то время как на первом этаже места хватало разве что для прихожей да для каморки сторожа с его псом. Узкая винтовая лестница пронизывала все здание. В многочисленных тесно заставленных комнатах второго, третьего и четвертого этажей размещалось в тесноте многочисленное семейство Одима. Верхний этаж целиком занимал сам Одим с женой и детьми. Эедап Мун Одим был по происхождению кай-джувек, несмотря на то, что родился в этом доме. Что касается Беси, то тут сказать было труднее.
Беси, сирота, не помнила родителей, хотя, по слухам, ее родила рабыня родом из Димариама. Поговаривали, что эта рабыня сопровождала своего господина в его паломничестве в Священный Харнабхар; когда же выяснилось, что рабыня на сносях, хозяин выкинул ее на улицу. Так оно было или нет (Беси отказывалась говорить об этом), но в этой истории все же была доля правды — такие вещи иногда случались.
В детстве Беси жила тем, что зарабатывала танцами на улицах, тех самых, куда выкинули ее мать. Благодаря танцам Беси заметил вельможа, следовавший в Аскитош ко двору олигарха. Беси, натерпевшись от нового хозяина и побоев и унижений, сумела бежать из дома, где томилась в неволе вместе с другой женщиной, спрятавшись в пустой бочке из-под тюленьего жира.
Из бочки ее спас племянник Эедапа Мун Одима, который вел дела своего дяди в Аскитоше. Беси очаровала этого впечатлительного молодого человека — и танцы тут стали, конечно же, главным козырем, — очаровала так, что он женился на ней. Однако их счастье длилось недолго. Через четыре теннера после свадьбы племянник упал с чердака на одном из складов дяди и сломал шею.
Сирота, бывшая девчонка-танцовщица, рабыня, женщина сомнительной репутации, а в довершение всего — вдова — таков был послужной список Беси Бесамитикахл. Путь в уважаемое общество Ускутошка ей был закрыт.
Однако сам Одим, кай-джувек и просто купец, взял Беси под свое покровительство, и не в последнюю очередь потому, что благодаря своему краткому замужеству она приходилась ему родственницей, а еще потому, что девушка, как оказалось, обладала иными значительными талантами, которых не скрывала и от которых получала удовольствие. И поскольку Беси все еще была красива, Одим назначил ее старшей наложницей.
Беси была благодарна новому господину. Она пополнела, позабыла свою былую стремительность и живость и с некоторых пор помогала вести Одиму бухгалтерию; по прошествии ряда лет Беси уже брала на себя более сложные вопросы, заказывая для конторы хозяина суда и грузы и проверяя бумаги на погрузку-разгрузку. Дни при дворе олигарха и побег в бочке из-под тюленьего жира остались в далеком прошлом.
Быстро переговорив со сторожем, она поднялась по винтовой лестнице в свою комнату.
По пути она задержалась в маленькой кухне на втором этаже, где бабушка семейства занималась приготовлением ужина, командуя прислугой. Старушка ответила на приветствие Беси и снова вернулась к делу, а именно к приготовлению печений-саврилл.
Медовый, словно прошедший сквозь соты, свет висящих под потолком кухни ламп падал на простые чашки и горшки, тарелки, ложки и вилки, сито и стоящие в углу объемистые мешки муки. Тесто раскатывалось тонким слоем, превращаясь от движений старческих пятнистых рук в неровный круг. Молодая служанка стояла, прислонясь к стене, и, оттопырив губу, отсутствующим взглядом наблюдала за работой бабушки. В кастрюльке над угольной жаровней кипела вода. В клетке пела пекуба.
То, что недавно сказал Беси Одим, не могло быть правдой. Не может быть, чтобы размеренной жизни в Кориантуре грозила опасность — нет, по крайней мере до тех пор, пока умелые руки бабушки продолжают нарезать раскатанное тесто на ровные полумесяцы, каждый с впадиной в виде уголка и выложенной с одной стороны начинкой. Эти скатанные затем в маленькие подушечки печенья, маленькие «радости», были свидетельством домашнего покоя, который невозможно поколебать. Одим просто слишком много навыдумывал. Он всегда волнуется. Ничего с ними не случится.
Кроме того, этим вечером мысли Беси занимало кое-что помимо опасений Одима. В доме появился таинственный солдат, которого она видела мельком сегодня утром.
Нижние и менее комфортабельные комнаты занимали многочисленные родственники Одима. Там словно образовался небольшой городок. Беси мало общалась с близкими Одима, за исключением старой бабушки, возмущенная тем, как беззастенчиво родня пользовалась добротой Одима. Она обходила комнаты родственников задрав нос, однако под таким углом, чтобы видеть все, что творится в этой обители лени и праздности.
Здесь проживали дальние родственницы Одима, преклонного возраста, тучнеющие от неподвижности и безделья; здесь расплывшиеся, вечно беременные, не слишком молодые кузины Одима вынашивали бесчисленных юных Одимов; здесь ютились одинокие пока еще молодые родственницы Одима, гибкие девушки, источающие запах сандаловых духов, скромные во всем, но знакомые лишь с тюремной скудостью блеклой жизни в стенах дома; и, конечно же, здесь кишели бесконечные маленькие Одимы, одетые в яркие рубашонки или вовсе без рубашонок, мальчики, часто неотличимые от девочек, если бы только кому-нибудь было до этого дело, захваченные то беспрестанными играми, то простудами, то бегством от наказания, то возней и драками, то кричащие, то понуро сидящие, то спящие.
Тут и там попадались толстые, словно подушки, редкие представители мужской линии Одимов, затюканные обилием женщин. Оскопленные своей зависимостью от Эедапа Мун Одима, мужчины уныло отращивали бороды, курили вероник или громогласно выкрикивали приказы,
