домом-то нельзя было назвать, просто маленький деревянный сарайчик. Жили они бедно. Мать уже нигде не работала, пенсия у нее была маленькая. Марфа и Мария пошли работать на завод Ермана, лесопильный. Кем работала Маруся, я не знаю. Знаю только, что руку она потеряла там. Она долго лечилась, а потом, когда поправилась, кажется, в тридцать седьмом году, пошла работать на фабрику игрушек, это здесь рядом, станция Руднева. Фабрика была в бывшей церкви, сейчас там склад. Маруся была подсобницей — много ли сделаешь одной рукой. Искалеченную руку она засовывала под поясок кофты. Когда началась война, и фронт был уже возле Бекетовки, старшая, Марфа, куда-то ушла, видно, уехала в эвакуацию, и с той поры о ней ничего не было слышно. Мать, Прасковья Ивановна, умерла весной сорок второго года, так что Мария жила одна в своем домике. В Бекетовке были наши военные части, туда Маруся и стала ходить вместе с моей племянницей Нюрой Гузенко. Говорили, что в Бекетовке была какая-то школа разведчиков, но мы с сестрой ничего этого не знали, Нюра не говорила нам об этом. Маруся и Нюра дружили между собой, хотя Нюра была младше, она с двадцать четвертого года рождения. Мы знали, что Мария и Нюра бывали в Сталинграде, но зачем — они не говорили. Нюра ходила в Сталинград три раза, а на четвертый не вернулась. Потом нам рассказали, что ее убили немцы, но где и в какое время, мы так и не узнали. Спрашивали у Маруси, она сказала — не знаю. Потом пропала и Маруся…
Я работала с Машей в тридцать седьмом году на фабрике игрушек. Маша была очень добрая и ласковая. И очень сдержанная. До того, как она покалечила себе руку, была веселая, часто пела, смеялась, а после этого стала какая-то грустная, часто задумывалась. Роста она была среднего, нос у нее был прямой, остренький. Волосы — рыжеватые. А Марфа, сестра ее, была ярко-рыжая. Они совсем не походили друг на друга по характеру. Марфа была своенравная, с людьми плохо сходилась. А Мария — совсем наоборот. Вы спрашиваете, была ли она красивая. Нет, ее нельзя было назвать очень-то красивой. Одевалась она бедненько, невзрачно. Но уж очень уважительная была, скромница. Приехали они в Сталинград или из Рахинки, или из Дубков. Это надо спросить у Марии Иосифовны Скворцовой, они вместе приехали в Сталинград. Скворцова сейчас в Астрахани, у своей младшей дочки, а старшая ее дочь, Анна Дмитриевна Дуюнова, живет в Волгограде-два, но адреса мы не знаем. Аня должна помнить Марусю, ей тогда было лет четырнадцать.
Возвращаясь от сестер, мы увидели здание бывшей церкви, где когда-то была фабрика игрушек. Высокий каменный забор, колючая проволока — склад… Здесь работала Мария.
Глава 8
НЕВОЕННООБЯЗАННАЯ
Завод имени Ермана, одно из старейших предприятий Волгограда, носит имя революционера, борца за Советскую власть в Царицыне Якова Ермана. Здесь делают мебель, деревянную посуду, огромные бревна превращают в строительные материалы. Через проходную, натужно гудя, идут машины с готовой продукцией и сырьем. Завод огромный, здесь работают несколько тысяч человек. Когда-то работала и Мария…
Мы сидим в кабинете начальника отдела кадров Александра Ивановича Полежаева. Он уже знает, зачем мы пришли, и сейчас внимательно изучает документы, которые мы разложили перед ним: письма, воспоминания. Закончив чтение, снимает очки и как-то растерянно говорит:
— Как же так? Работница нашего завода, героиня, разведчица, а мы ничего не знали…
Снимает трубку и быстро, по-военному говорит:
— Пожалуйста, пригласите секретаря парткома, комсомол, архивариуса и редактора газеты. Передайте — дело очень важное, приехали люди из Ленинграда. Жду.
Через несколько минут мы познакомились с секретарем парткома Аркадием Петровичем Лызо, секретарем комитета комсомола Володей Бабичевым, редактором многотиражной газеты Анной Александровной Иоглы и заводским архивариусом Ниной Васильевной Федорушкиной.
— Не знаю, смогу ли чем-нибудь помочь, — сказала Нина Васильевна. — Личных карточек рабочих, которые работали у нас до войны, осталось всего шестьдесят семь. А было несколько тысяч. Но если уж очень повезет… Я сама сейчас проверю эти карточки, откладывать не будем.
Нина Васильевна ушла.
— В любом случае, — сказал Володя Бабичев, — найдется карточка или нет, нужно искать людей, которые работали вместе с Марией. Правда, с тех пор пятьдесят лет прошло, но у нас же много ветеранов, стариков. Павел Иванович Тепловодский, например, потом бабушка Нины Рожковой, забыл ее имя- отчество…
— Аграфена Степановна, — подсказал секретарь парткома. — Я ее недавно видел. Ей уже почти девяносто, но она все прекрасно помнит. Ветеранов у нас наберется десятка два. Ты прав, Володя, кто-то обязательно должен помнить Марию.
— Наверняка помнят, — подхватила Анна Александровна. — Ведь Ускова покалечила руку здесь, на заводе, случай редкий… Это могло быть только в лесопильном цехе. По-моему, и Рожкова, и Тепловодский работали именно в лесопильном…
— Завтра же соберем внеочередное комсомольское собрание и распределим обязанности по поиску материалов о Марии Усковой, — говорил Володя Бабичев.
Пришла Нина Васильевна.
— Так я и думала. Ничего нет. Понимаете, война, пожары, бомбежки, завод не работал. Большая часть архивов сгорела. Все старые фотографии, довоенные, я сдала в заводской музей. Там в основном групповые снимки — цех или бригада. Может, на одной из этих фотографий и есть Мария? Но кто ее узнает? Если бы найти человека, который хорошо помнит ее в лицо.
— Найдем, — твердо подытожил Александр Иванович. — Обязательно найдем. А вас я попрошу, Нина Васильевна, посмотрите еще раз. Знаете, как в жизни бывает, иногда и не думаешь, что здесь может быть что-то, а оно тут как тут. Может, в старых реестрах посмотреть?
Федорушкина снова ушла.
— У меня к вам, товарищи, просьба, — обратилась к нам редактор газеты. — Не могли бы вы оставить мне материалы поиска? Мы опубликуем их в нашей газете, может быть, кто-нибудь и откликнется…
Материалы были у нас в нескольких экземплярах, один мы оставили Анне Александровне. Договорились держать постоянную связь с заводом, Володя Бабичев обещал регулярно сообщать о ходе поиска.
…Вернулась Нина Васильевна.
— Вот, — просто сказала она, — перечень. Реестр поступления рабочих и служащих завода. Тридцать третий год. Смотрите страницу сто шестьдесят третью.
На указанной странице, в самом низу, под номером 1200 значилось:
Ускова Мария Ивановна. Дата приема — 5 июля 1933 года. В скобках стояли две буквы — н/о. Под номером 1201 — Ускова Марфа Ивановна. Дата приема — 26 мая 1933 года.
— Что означают буквы н/о? — спросил я Нину Васильевну.
— Невоеннообязанная…
Мы возвращались в город уже затемно, в вагоне электрички горел свет, она была заполнена рабочими. Мы стояли в набитом людьми, прокуренном тамбуре и говорили о замечательных, отзывчивых людях, с которыми сегодня познакомились, о реестре тридцать третьего года, о том, что сегодня нам удивительно повезло.
Живы люди, которые хорошо помнят Марию. И все же их устные свидетельства не заменят одной сухой строчки в старой канцелярской книге, чудом сохранившейся на заводе Ермана. Мария никогда не была студенткой московского института. Она была простой рабочей девчонкой, комсомолкой далеких тридцатых годов.
