возвышавшихся над открытыми люками. С той минуты жизнь одиннадцатилетнего мальчика круто переменилась. Выходя из кинотеатра, он поклялся, что рано или поздно станет командиром танка.
На это у него ушло девятнадцать лет. И вот на зимних учениях 1964 года в лесах вокруг Бад-Тёльца он возглавлял экипаж своей первой машины – американского М-48 «паттон».
А для «паттона» эти учения были последними. В лагере танкистов уже ждали новенькие французские АМХ-13 – ими перевооружали армию ФРГ. И через неделю Ульрик получил в свое распоряжение более маневренную и лучше вооруженную машину.
Франк оглядел черный крест новой немецкой армии на башне, а под ним – собственное имя танка, и ему стало грустно. Хотя Ульрик командовал «паттоном» всего полгода, этот танк навсегда останется его первенцем, любимчиком. Франк окрестил его «Драхенфельс» – «Скала дракона» – по названию утеса на Рейне, где Мартин Лютер, переводя Библию на немецкий, увидел дьявола и запустил в него чернильницей. «По-видимому, танк после учений демонтируют и пустят в переплавку», – подумал Ульрик.
Переезжая шоссе, дивизион ненадолго остановился, но вскоре двинулся вновь и быстро скрылся в лесу.
До столицы Австрии Миллер добрался к вечеру третьего января. Дом номер семь на площади Рудольфа он нашел без труда. В перечне у подъезда напротив третьего этажа стояла карточка с надписью «Центр документации». Петер поднялся туда и постучал в покрашенную палевой краской деревянную дверь. Сначала Миллера оглядели в глазок, потом дверь отворилась. За ней стояла симпатичная блондинка.
– Слушаю вас.
– Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я бы хотел побеседовать с господином Визенталем. У меня есть рекомендательное письмо.
Он вынул его и передал девушке. Та нерешительно взглянула на конверт; улыбнулась и попросила Петера подождать.
Через несколько минут она появилась вновь, но на этот раз в конце коридора, куда выходила дверь приемной, и позвала Петера. Тот прошел по коридору, увидел слева открытую дверь и переступил порог. Из-за письменного стола поднялся и сказал: «Проходите» – плотный мужчина под два метра ростом, в пиджаке из толстого сукна. Он сутулился, словно все время искал какой-то пропавший со стола документ.
Это и был Симон Визенталь. В руке он держал письмо лорда Рассела.
Кабинет Визенталя был мал до тесноты. Одну сторону занимали забитые книгами полки. На другой, той, к которой Миллер стоял лицом, висели многочисленные рукописи – свидетельства жертв злодеяний эсэсовцев. У противоположной стоял диван, тоже заваленный книгами, слева от двери было небольшое окно во двор, а под ним – письменный стол Визенталя. Миллер уселся на поставленный рядом стул для посетителей.
– Мой друг лорд Рассел пишет, что вы собираетесь выследить бывшего эсэсовца-убийцу, – начал Визенталь.
– Совершенно верно.
– Как его имя?
– Рошманн. Капитан Эдуард Рошманн.
От изумления Визенталь поднял брови и присвистнул.
– Вы знаете о нем? – осведомился Миллер.
– О Рижском мяснике? Еще бы! Он находится среди тех пятидесяти преступников, поисками которых я занимаюсь в первую очередь, – ответил Визенталь. – Позвольте спросить, почему вы взялись именно за него?
Миллер попытался объяснить все вкратце.
– Начните сначала, – перебил его Визенталь. – Что это за дневник такой?
Миллеру пришлось пересказать свою историю в четвертый раз. Она становилась все длиннее – к известному о жизни Рошманна добавлялись новые подробности.
– И теперь мне бы хотелось узнать, – закончил Петер, – куда делся Рошманн, спрыгнув с поезда.
Симон Визенталь глядел, как за окном на землю ложились снежные хлопья.
– Дневник при вас? – спросил он наконец. Миллер вынул его из папки и положил на стол. Визенталь пролистал его, пробормотал: «Потрясающе» – и подняв глаза на Петера, сказал:
– Хорошо, я вам верю.
– А раньше сомневались? – удивился Миллер.
Симон Визенталь хитро взглянул на него:
– Сомнения есть всегда, герр Миллер. Слишком уж странную историю вы рассказали. К тому же я так и не понял, зачем вам понадобилось выслеживать Рошманна.
Миллер пожал плечами:
– Я журналист. А это хороший материал для прессы.
– Вряд ли найдется газета, которая согласится его напечатать. А тем более хорошо оплатить. Неужели здесь нет личной заинтересованности?
Миллер уклонился от прямого ответа.
– С чего вы это взяли? Мне всего двадцать девять лет. Во времена рижского гетто я был совсем ребенком.
– Конечно, конечно. – Визенталь взглянул на часы и встал. – Уже пять, и мне бы хотелось вернуться к жене. Можно взять дневник Таубера на выходные?
– Ради Бога, – ответил Миллер.
– Хорошо. Тогда приходите в понедельник утром, я расскажу вам все, что знаю о Рошманне.
Миллер приехал в понедельник в десять утра. Симон Визенталь вскрывал почту. Увидев журналиста, он жестом пригласил его сесть и продолжал аккуратно – ножницами – отрезать краешки конвертов.
– Я собираю марки, – пояснил он, – поэтому не хочу портить конверты, – и, закончив, продолжил: – Вчера вечером я дочитал дневник. Это замечательный документ.
– Он вас удивил?
– Если что и удивило, то отнюдь не содержание. Ведь подобное пережил я сам. Меня поразила точность. Из Таубера вышел бы замечательный свидетель. Он подмечал даже пустяки. И все записывал – по горячим следам. А это очень важно, если хочешь, чтобы австрийский или западногерманский суд вынес обвинительный приговор. Как жаль, что Таубера нет в живых.
Миллер поразмыслил немного и спросил:
– Герр Визенталь. Впервые я разговариваю с человеком, прошедшим концлагерь. Больше всего меня в дневнике Таубера поразило, что Саломон отрицал общую вину. Между тем нам, немцам, вот уже двадцать лет твердят, что виноваты мы все до единого. Вы тоже так считаете?
– Нет, – ответил Визенталь. – Прав Таубер.
– Но ведь мы уничтожили в концлагерях четырнадцать миллионов неарийцев!
– Разве вы лично кого-нибудь убили? Нет, трагедия в том, что в руки правосудия не попали истинные преступники.
– Тогда кто же уничтожил эти четырнадцать миллионов?
Симон Визенталь пристально посмотрел на Миллера:
– Известно ли вам о структуре СС? Об отделах этого ведомства, которые и повинны в массовых убийствах?
– Нет.
– Тогда я расскажу о них. Вы слышали о главном отделе имперской экономической администрации, обвиненном в эксплуатации узников концлагерей?
– Да, я что-то об этом читал.
– Так знайте, это лишь среднее звено цепи, – начал Симон Визенталь. – Ведь еще нужно было отсеять будущих жертв от остального населения, согнать их в одно место, развезти по концлагерям, а потом, когда из них выжмут все соки, и убить. Этим занималось РСХА, главное отделение имперской безопасности, силами которого и были уничтожены эти четырнадцать миллионов человек. Странное на
