этих экспериментальных моделей были созданы так, чтобы видеть все процессы, происходящие в них.
— Эти модели можно уничтожить лишь потоками энергии Кейля…
Я бросил взгляд на Унара. Он не помнил того, что помнил я. Для него тут нет ничего, кроме опыта. А я вот думаю, что, пожалуй, хорошо, когда наука не очень обгоняет социальные отношения. Я не могу не содрогнуться при мысли о том, что случилось бы с человечеством, выведи ученые таких бактерий во времена, когда люди убивали друг друга…
Но почему я подумал об этом? Ведь не было никакого повода. Вокруг — ровесники по новому времени, в котором прошлое никогда не воскреснет.
Голос Унара отвлек меня от размышлений:
— А теперь посмотрите на синтезированного зверька номер семь со шкуркой из новой ткани.
Она светилась разными оттенками, переливалась, мерцала — могучая защитная оболочка. Если бы природа обладала разумом и, хорошенько подумав, создала кожу человека из такой ткани, то…
Будто кто-то повернул выключатель в моем мозгу, и мысль погасла. Я растерянно смотрел на человека, стоящего рядом со мной, и никак не мог вспомнить, о чем только что думал. Лишь спустя несколько минут вздохнул с облегчением, вспомнив: я думал о том, что было бы с нами, обладай природа человеческим разумом?
— Можешь поздравить, — сказал Юра, — заканчиваем исследования. Наконец-то доложишь об этом, и на нас перестанут вешать собак…
«Ну и живучи же эти старинные поговорки!» — думал я.
— Ради приличия мог бы изобразить улыбку, — сказал Юра, и его оттопыренные уши задвигались и покраснели. — Ты становишься угрюмым и невозмутимым, как…
«Как что? — подумал я. — Как наскальное изображение… Или как мой стол… Но почему стол?»
— О чем ты думаешь? — вспылил Юра. — Слышишь, мы заканчиваем исследования!
— Да, да, — проговорил я, не в силах выбраться из хаоса собственных мыслей.
Он выразительно махнул рукой: дескать, а ну тебя!
— Унар тебе рассказывал о своем опыте? Как они изменили формулы?
Наконец-то удалось сосредоточиться на его словах. Я с готовностью включил проектор, чтобы записать для него измененные формулы. Перо самописца заметалось по листу, вычерчивая какие-то круги — совсем не то, что было нужно и что я пытался вспомнить.
— Ты стал слишком умным, твои шутки до меня не доходят! — Юра уже злился по настоящему.
Я почувствовал, как на лбу выступают капли пота от напрасных усилий «выдоить» память. Самописец рисовал теперь квадраты, а в них — изломанные перепутанные линии. Это была картина стены-аквариума в лаборатории Унара.
Там плавали тогда студенистые живые комочки… Больше ничего вспомнить я не мог. Выключил проектор.
— Забыл, — сказал я. — Понимаешь, Юра, забыл… Вызови Унара, спроси у него. Это не я шучу. Память подшучивает надо мной.
Во взгляде Юры появилась озабоченность.
— Ладно, — сказал он.
Подойдя к двери, он обернулся и еще раз озабоченно посмотрел на меня… Я остался один. Ни о чем не думал, только пытался вспомнить измененные формулы. Сейчас это было для меня самым важным на свете.
В конце концов пришлось включить стимулятор памяти. Я вертел ручку настройки, и счетчик показывал растущее напряжение. Я вспомнил свои формулы. Но какие же изменения внес в них Унар? Вспыхнул красный глазок — напряжение на пределе. Автомат безопасности отключил стимулятор. Я так и не мог вспомнить изменений в формулах.
В моей памяти их не было, хотя они должны были находиться там…
Неожиданно нагрянули в гости Юра и Алла. Впрочем, дозвониться к нам по видеотелефону все эти дни они не могли, а когда Юра заговаривал со мной о сабантуе, я переводил разговор на другую тему.
И вот они пришли «на правах завоевателей». Юрины большие уши все время движутся, но он старается не выдать себя, суетится, переключает кухонный синтезатор, чересчур жизнерадостно восклицает:
— А помните ту лыжную прогулку? Майя, знаешь, где теперь твои лыжные попутчики? Нолик и Витя работают на спутнике у Венеры, а Петр Авдюхов живет в подводном городе. Между прочим, он член Ученого совета Земли.
Умолк на минуту, тут же что-то вспомнил и весело закричал мне:
— Как ты их тогда проучил! Что может быть хуже неизвестности?
Очевидно, я должен был отозваться на его тираду. Но я не отзывался. Тогда вмешалась Алла — она боялась молчания:
— Признайся, ты их уже тогда слегка ревновал к Майе?
Я знал все, что должен был бы ответить. Но решил не играть в этой интермедии. Пусть каждый из них играет за двоих.
Алла оставила меня и взялась за Майю:
— А ты его тогда сильно боялась? Даже коленки дрожали, верно?
Она умолкала на минуту и, не довольствуясь скупыми ответами Майи, задавала новые вопросы. Все они начинались: «А помнишь?..» Мы все говорили только о далеком прошлом. Оно волновало нас больше, мы помнили его лучше, чем остальное время жизни. Здесь и таилась беда, о которой мы пытались не думать.
Майя заказала синтезатору любимые блюда, вино.
Звенели бокалы. Громко и неестественно смеялись два человека — наши гости и друзья. Мне было искренне жаль их, но я не мог заставить себя помочь им в нелегких ролях.
— А помните, как мы впервые встретились в театре? Я вспомнил дрожащий бокал в руке Степ Степаныча, улыбку Майи — то озорную, то смущенную.
Невольно повторил свои собственные слова:
— Это сотрудница из лаборатории вашего мужа. Та самая, что била посуду, и он за это хотел ее уволить.
Даже Майя слегка улыбнулась. Блеснули зубы, словно ломалась корочка льда.
Майя на минуту оперлась на мое плечо, и я замер, боясь спугнуть примирение.
Но Майина улыбка погасла, взгляд стал рассеянным, невнимательным.
Мы сидели, подыскивая уже ненужные слова. Это было тягостно всем.
Юра и Алла поспешно попрощались. Мы вышли проводить их. Алла мурлыкала песенку и изредка дергала Юру за ухо. Мне казалось, что им тоже невесело.
И дело, конечно, не в сегодняшней интермедии. Как бы причина горестей не оказалась у нас одной и той же…
Медленно, не глядя друг на друга, мы с Майей вернулись в свой дом. В передней сидел в кресле какой-то юноша. Его лицо покрывал типичный для космолетчиков красноватый загар. Увидев нас, он встал и шагнул навстречу.
У него были длинные ноги, ступал он неуверенно, словно пробуя пол.
— Здравствуйте, — сказал юноша, не зная, куда девать руки. Он слегка выпячивал губы, как будто обижался на кого-то. — Я ваш сосед, отрекомендовался он. — Меня зовут Ким. Работаю космолетчиком на грузовых.
Я ждал, что еще скажет обиженный юноша.
— Хотелось бы поговорить с вами обоими, — Он умоляюще смотрел на нас. Даже сквозь красноватый загар на его лице проступал румянец.
— Говори, — не слишком любезно сказала Майя.
— Недавно женился, — признался он, с вызовом глядя на нас.
— Поздравляю.
