размножаться. И командор приказал Семенову готовить генхас.
— Генхас? — переспросил Павел Петрович.
— Аппарат имел индекс, но мы называли его генхас- генератор хаоса.
Когда-то он был самым мощным оружием космонавтов, исследующих другие планеты. Основная аппаратура размещалась в корабле, занимая примерно пятую часть его площади. Космонавты могли брать с собой пистолеты, в которых находились заряды и приемник команд от кибермозга генхаса. Кибермозг имел обширную память, в ней хранились записи о миллиардах ритмов, характерных для живых существ.
Кибермозг управлял манипуляторами, которые исследовали объект уничтожения — или на расстоянии с помощью спектрального анализа и локации, или непосредственно, — выявляли характерный для него основной ритм. А затем кибермозг посылал команду исполнительной системе и создавал импульсные потоки различных ядерных частиц. Управляя ритмом импульсов, он нарушал основной ритм объекта, вносил хаос — и объект неминуемо распадался.
Кстати, генхас можно использовать и для стимуляции.
Когда Семенов доложил о готовности, командор созвал десятиминутный ОС…
Только теперь Павел Петрович отметил, что Истоцкий за все время рассказа ни разу не назвал командора по фамилии, словно тот для него существовал лишь как должностное лицо, а не как личность.
— Семенов и доктор присутствовали на ОСе заочно, по видеофону. Собственно говоря, совещаться было не о чем- разве существовал какой-то выбор? Но командор хотел соблюсти параграф Устава. Оказалось, что он прав: возражающий нашелся. Это был Семенов. Он возражал не вообще против применения генхаса, а против использования нейтронных потоков. Ведь они бы уничтожили, по сути дела, все колонии микробов на планете.
«Можно попытаться использовать потоки с меньшей проницаемостью…» — предложил он.
«У нас нет времени для экспериментов», — перебил его командор.
Семенов не отступал:
«Тогда сначала взлетим, а генхас запустим уже за пределами атмосферы этой планеты».
«Время», — беспощадно сказал командор.
Я никогда но видел Семенова таким негодующим и злым. Он кричал, что мы, люди, признаем лишь цивилизации, похожие на наши, что, на словах отрицая антропоморфизм, мы его проповедуем на деле. Он предупреждал, что мы погубим существа, о которых нам почти ничего не известно, а ведь они могли бы, возможно, достичь высокой ступени развития.
Командор пропустил мимо ушей обидные «титулы» и сказал:
«По-моему, кроме вас, всем ясно, что вы и Антон ошиблись. Эти существа по развитию намного уступают муравьям. А способностью к отражению сигналов обладает и неорганическая природа. Но только в сказках эхо считали живым существом. Здесь мы встретились с особым эхом. Его можно было бы назвать выборочным… К сожалению, у нас нет возможности продолжать исследования. Нет времени даже для лишних разговоров. Каждая минута увеличивает риск. А вы хотите, чтобы из-за ваших предположений мы рискнули жизнью людей и добытыми сведениями?»
Он не ждал ответа Семенова, скомандовал:
«Выполняй приказ!»
Павел Петрович поднял голову и пристально посмотрел в глаза Истоцкому, словно спрашивая: и он выполнил?
— Семенов включил генхас. Думаю, его состояние было похоже на состояние летчика, сбросившего первую атомную бомбу. Одновременно мы начали готовиться к старту. Никто из нас, кроме командора и Семенова, больше не видел на экране туннелей. Но мы хорошо представляли, что могло там остаться: немые стены, которые больше не ответят ни на чьи сигналы.
Антон проверил лучевыми индикаторами стерильность ракеты.
Командор сверился с параграфами Устава и разрешил доктору, если тот находит это безопасным, выйти из «заточения». Доктор сказал, что и Семенов больше не является больным, что синие ногти — остаточные явления. Но командор приказал Семенову пока оставаться в каюте. Вернее всего, он хотел перестраховаться: ведь в Уставе нет параграфа о «синих ногтях». Доктор говорил ему, что у Семенова тяжелая психическая депрессия, что ему необходимо быть среди людей, но командор был неумолим, Настал день, когда видеофон в каюте Семенова не ответил на вызов. Семенов принял яд…
Его смерть очень подействовала на командора. Он дошел до того, что дважды рисковал жизнью без необходимости, хотя это было строжайше запрещено специальным параграфом Устава…
Истоцкий встретился взглядом с Павлом Петровичем, замолчал, что-то вспоминая:
— Ах, да, вы ведь спрашивали еще: очень ли мы тосковали по Земле, по людям? Так после всех этих мертвых просторов и «разумных» микробов…
— Понятно, — сказал Петр.
Геолог удивленно подумал: «А что ты понимаешь в этом?» Он не подозревал, что гигант мог увидеть образы, возникающие в его мозгу, — достаточно было включить те-лепатоусилители. Но Петр не сделал этого. И геолог еще больше удивился бы, узнав о причине…
Теперь мне известно.
Во-первых: асфиксия-Т зарегистрирована у человека, с которым поговорил штурман. И этот человек, и штурман погибли от болезни.
Во-вторых: возбудитель асфиксии-Т устойчив к двадцати тысячам сильнейших лекарственных препаратов. Это все, что медики пока успели испробовать.
В-третьих: несмотря на применение генхаса, какая-то часть микробов могла уцелеть.
В-четвертых: тоска по Земле у экипажа ракеты перешла в ностальгию.
Оказавшись опять на родине, космонавты, естественно, думали не о соблюдении карантина, а о том, как поскорее выйти из корабля. Мог ли Кантов сдержать их, заставить выполнить все условия карантина? Кантов — такой, каким стал после смерти Семенова?
И есть еще несколько вопросов:
Почему асфиксия-Т проявилась у штурмана так поздно, спустя почти два года после посещения планеты?
Почему приборы в карантинном пункте показали стерильность?
Павел Петрович еще раз перетасовал в памяти все эти факты, расположил их по-иному. Но ничего нового не обнаружил. Он подумал: «Как бы там ни было, чтобы ответить на два последних вопроса, нужно больше знать о возбудителе болезни». На мгновение в его памяти мелькнули контуры здания, в которое предстояло направиться.
— Полетим на Медбазу? — спросил Петр.
Павел Петрович повернул голову к гиганту, подумал: «Судя по всему, он выключил свои телепатоусилители в комнате Истоцкого, а сейчас включил их. Почему?»
— Ты повезешь меня?
— Хорошо, — с готовностью сказал Петр. — Вряд ли это будет таким же комфортабельным путешествием, как в аппарате, но тут ведь недалеко.
Он поднял Павла Петровича на руки, как поднимают детей, образовал защитную оболочку и включил гравитатор. Этот орган помещался у него в плече и мог служить не только для передвижения.
Вдали показался многоэтажный диск, похожий на слоеный пирог из пластмасс, металла и стекла. Диск висел метрах в пятистах над землей, покрытый матовой пленкой. Это и была передвижная база Медцентра.
Главный микробиолог никого не принимал. С трудом они пробились к его заместителю.
Профессор Мрачек, грузный мужчина с профилем совы, тоже был не особенно доволен визитерами в такое время и готовился их спровадить еще к кому-то, но Павел Петрович категорически заявил:
— Э, нет, знаю, я эту кутерьму. Вы передадите нас своему заму, он — своему помощнику, и так бесконечно. Считайте, что я уже воспользовался правами следователя Совета, о которых «стыдливо» не упоминал. Приношу соболезнования, дорогой профессор, но вам придется ответить на наши вопросы.
