глупо, но не смеет сказать ему об этом.
Дальнианин остался невозмутимо спокойным, ответил:
— Ты хотел видеть того, кто знает больше А и больше Ула, — он — перед тобой. Для этого А, Ул и еще трое соединились во мне. Опыта пятерых будет достаточно.
Самыми спокойными остались двое — Светов и… Вадим, настроение которого резко изменилось. Светов, испытавший и передумавший так много, и Вадим, еще сохранивший от детства столько зеркальных осколков, что жизнь продолжала казаться ему сказкой, и в ней в любое время могли случиться чудеса.
— Почему вы удивляетесь? — спросил дальнианин. — Разве в каждом из вас не живет много существ — родители, учителя?
Он помолчал и неожиданно улыбнулся.
— Конечно, мы отличаемся от вас, но не настолько, чтобы…
Поспешил добавить:
— А Создатель или Создатели совсем мало отличались от вас.
Он был весьма деликатен, но Светов подумал, как много могут означать слова: «совсем мало».
Ким, соображая о чем-то своем, спросил:
— Что было изображено на картине?
Дальнианин повернулся к нему:
— То, что ты хотел увидеть. Там были точки и линии. Я настроил твою память, и она по твоему желанию, с помощью глаз располагала их как хотела. Разве выполнение желания неприятно для вас?
«Зачем им понадобилось это?» — подумал Роберт, и дальнианин ответил:
— Мы хотели наиболее полно проявить вашу память, чтобы больше узнать о вас.
«Да, мы несем самих себя в своей памяти, — думал Светов. — Себя и многое и» того, что создало нас такими, какие мы есть, Кто может читать нашу память, узнает о нас больше, чем знаем о себе мы сами».
— И к тому же мы обогащались вашим опытом, вашим чувством прекрасного, вашим наивным удивлением и волнением, — продолжал дальнианин. — Я бы мог образовать любые предметы, которые вам хочется увидеть.
«Землю. Я бы хотел увидеть Землю, Землю, Землю. Нет, не только увидеть — почувствовать себя на Земле», — подумал Светов, и почти в тот же миг ему показалось, что он стоит на площади старинного Ленинграда, на той самой, о которой недавно вспоминал.
«Море!» — мысленно воскликнул он и увидел разноцветные сверкающие камешки под лакированным козырьком волны и небо, начинающееся совсем близко, без горизонта.
«А теперь лес», — пожелал он и вдруг вспомнил об опыте, который наблюдал еще в юности. Будто снова увидел клетку и зверька, беспрерывно нажимающего на педаль, провод от которой был подключен к его мозгу, в центр удовольствия. Таким образом он замыкал контакт и посылал импульс тока в этот центр, раздражал его. Зверек перестал есть и пить, хотя вода и вкуснейшая еда стояли рядом. Он только нажимал на педаль, пока нервные клетки не истощились и не наступила смерть. Эта неприятная картина отрезвила Светова. Он поискал взглядом дальнианина, увидел, как тот возник из земных моря и леса. Светов невольно сопоставил это и многое другое: пятеро в одном, светящиеся фигуры у ручья, которые он вначале принял за аппараты… «Может быть, дальниане могут принимать любой облик по желанию? Они превращаются в людей, чтобы было удобнее беседовать с нами, но могут превратиться в море, в лес, во что угодно».
Когда-то он читал в фантастическом романе, что, дескать, придет время — и разумные существа в своем развитии приобретут такую мощь, что смогут перестраивать свои организмы. Он вспомнил памятник — «краба» в разных видах, пристройки на его теле, подобия антенн. «Новые органы-протезы… А почему бы не привыкнуть к ним так же естественно, как мы привыкаем к новому сердцу или как наши далекие предки привыкали к пластмассовой челюсти? — подумал он. — Кажется, я начинаю кое-что понимать…»
И он спросил с таким видом, будто знал ответ на свой вопрос:
— Значит, вы не всегда были такими. Вас создали другие разумные существа, когда-то населявшие планету и похожие на нас. А где они сами?
— Они в нас, — просто ответил дальнианин. — Они вписались в меня. Понимаешь?
Он спросил «понимаешь», но вопрос его был адресован ко всем землянам. Из всех них чуть-чуть понимал, о чем идет речь, только Светов.
— Они состояли из вещества, несколько похожего на ваше, — пояснил дальнианин. — Они были из хрупкого и сложного материала, имели консервативную форму. Итак, у них было уже две слабости.
Он заметил, что не все земляне понимают его слова, и уточнил:
— Когда содержание все время меняется, косная форма является для него нежелательным ограничителем. Либо птенец сможет вовремя проклюнуть скорлупу яйца, либо погибнет в ней, замурованный заживо. Природа не создавала разумные существа специально. И наши предки, как многие животные, возникли в процессе борьбы видов за существование и предназначались для этой же цели — отыскивания пищи, продолжения рода. Для этого был приспособлен организм предка, а не для познания и творчества, штурма космоса и многого другого. Разумное существо поставило перед собой новые цели, а для достижения их ему нужен был новый организм и новое время жизни. Те, кого мы называем Создателем, поняли это. Они удлинили время своей жизни, но материал при самом бережном обращении имеет срок износа…
— Нам не нужна вечная жизнь, — угрюмо возразил Роберт.
— Пока не нужна, — уточнил дальнианин. — Но для того, чтобы только вырастить потомство, требуется один отрезок времени; для полета к другой звезде — другой, для познания новой планеты — третий. Твоему предку нужна была меньшая жизнь, чем тебе, а твоему потомку — большая. Это зависит от содержания жизни, от цели ее, не так ли?
Светов снова отметил чуткость этого удивительного существа. Дальнианин обращался к людям, как к равным.
— Наши предки прожили две эпохи, прежде чем начали изменять себя. Первую — когда они научились создавать. Вторую — когда они перестали убивать и угнетать друг друга. Она называлась Эпохой Начала Понимания.
— Есть три основных положения, — продолжал объяснять дальнианин, — которые наши предки поняли. Форма разумного существа должна меняться в соответствии с его целью. Это форма ветра, а не скалы. Разумные существа не должны делиться на «я» и «мы». Они могут делиться и снова собираться в единое существо, опять же в зависимости от своей цели. Жизнь разума не должна иметь отрезка, ведь ни в каком отрезке не умещаются его мечты.
— Но для чего вы живете? — спросил Ким. Самым любимым его занятием было спрашивать, самым нелюбимым — отвечать.
— А для чего живешь ты? — ответил вопросом на вопрос дальнианин, и земляне улыбались, глядя на оторопевшего Кима. Дальнианин ответил точно так же, как ответил бы Ким.
Молчание становилось тягостным.
— Хорошо, отвечу я, — сказал дальнианин. — Мне нужно узнавать все новые варианты устройства Вселенной.
— Для чего? — поспешил спросить Ким.
— Чтобы каждый раз выбирать из них наилучший.
— Наилучший для кого?
— Для меня, для тебя, для животного, для камня. Для гармонии.
— Я не понимаю тебя, — признался Ким.
— Ты поймешь меня только через свои интересы, — пояснил дальнианин и попросил: — Расскажи о цели своей жизни.
Киму пришлось отвечать:
— Я хочу знать как можно больше, чтобы человечество стало сильнее.
Его голос был таким же медленным, как обычно, — голос человека, для которого размышления значат больше, чем действия, а выдумка — больше действительности. Но нарочитые хриплые полутона и наигранная наивность исчезли, голос прояснился.
Ким бросил взгляд на товарищей, как бы извиняясь за нескромное признание. А они смотрели на него во все глаза: он впервые раскрывался перед ними.
