Петь родные песни лучше всего на родном языке.
— Ты сегодня тоже расскажешь мне сказку? — спрашивает Нана.
— Я приду вечером и расскажу тебе замечательную сказку, которую когда-то мне рассказывала моя бабушка! — Усман улыбается, поднимается и уходит по коридору, высокий-высокий, чуть покачивающейся плавной походкой.
— Здравствуй, Нана! — ей протягивает руку Эфуа, девушка из Ганы. — Какие отметки ты получила за эту неделю?
Эфуа стоит перед Наной, уперев руки в бока, расставив крепкие ноги, и смеется, показывая белые- пребелые зубы.
— Я получила пятерку по арифметике. Пятерку за чтение. И пятерку за письмо! — гордо отвечает Нана. — А ты, Эфуа, что получила?
Эфуа задумывается, наклоняет голову.
— Я за эту неделю не получила никаких отметок. Преподаватель меня не спрашивал. Может быть, он меня не заметил. Или забыл про меня? У нас в группе теперь так много студентов. Четыре из Ганы, три из Вьетнама…
Эфуа считает, а Нана загибает пальцы.
— Два из Японии, два из Дагомеи, два с острова Цейлон, два из Аргентины… До скольких ты умеешь считать, Нана? — смеется Эфуа.
— До ста и даже больше! Только в уме трудно. Я насчитала — пятнадцать. А еще много?
— Насчитала пятнадцать? Значит, осталось уже немного. Еще один из Нигерии, один из Кении и двое с острова Занзибар. Сколько получилось, Нана?
Нана рассматривает растопыренные пальцы…
— Девятнадцать! — говорит она и бежит по коридору догонять маму.
Суббота… Сегодня весь вечер и завтра, весь воскресный день, студенты отдыхают. И Нана тоже отдыхает. Она ходит из комнаты в комнату, приветствует старых знакомых, знакомится с теми, кого еще не знала до сих пор.
— Нана, помоги мне прочитать письмо от русского друга! — говорит Исико, девушка из Японии. — Никак не могу понять, что здесь написано!
Нана садится на стул и читает:
— «Я очень обижусь, если ты не придешь ко мне в субботу вечером…»
— В субботу? Это сегодня! — вскрикивает Исико. — Надо уже идти!
В соседней комнате, где живут девушки с Кубы, танцуют. У дверей стоит улыбающийся Анхелино с аккордеоном в руках и играет, полузакрыв глаза от удовольствия. Анхелино очень любит играть. Если бы можно было, он даже на лекции ходил бы с аккордеоном.
Нана проходит по коридору и останавливается около стола, на котором лежит почта. Вот бы сюда мальчиков из ее интерната! Мальчиков, которые собирают марки! Из каких только стран нет здесь писем! Вот подошел к столу студент из Мексики. Для него есть письмо. Вот подошел студент из Индонезии. Ему тоже есть письмо. Вот подбежала маленькая худенькая девушка из Того. Перебрала тоненькими пальцами все конверты, посмотрела на Нану.
— Мне ничего нет! — И убежала.
Нана внимательно рассматривает все письма… Но из Анголы нет ни одного. Никто не пишет ни маме, ни Нане.
— Мама! — Вбежав в комнату, Нана прижимается головой к маминой руке. — Мама, а почему нам никто не пишет писем? Там на столе так много писем из разных стран… А для нас нет! Почему папа нам не пишет? И бабушка Жозефа?
Мама вздрагивает и тихо говорит:
— Они не знают, что мы здесь…
Нане вдруг становится страшно. Как не знают? Как не знают? Ведь тогда вечером, когда из радиоприемника прозвучал мамин голос, когда Москва заговорила маминым голосом… папа сказал Нане: «Никогда никому не говори! Никогда и никому!» Но маме… маме ведь можно сказать?.. Ведь мама думает, что папа не знает?..
— Мама, а он знает, что ты в Москве, — шепотом говорит Наняли смотрит маме в лицо. — Он знает!..
Мама хватает Нану за плечи и испуганно, но так же тихо спрашивает:
— Кто тебе сказал? Откуда ты знаешь?
И Нана рассказывает маме о том, как папа однажды вечером включил радио, как Москва заговорила маминым голосом, и Нана и папа сразу ее узнали. Как папа выключил радио и сказал Нане строго и сердито: «Никогда и никому не говори об этом!..»
Мама садится и закрывает голову руками.
— Айюэ! — шепчет она. — Айюэ! Почему ты мне раньше не сказала? Почему ты мне не сказала? — и она раскачивается всем телом, обхватив голову руками.
Нана обнимает маму и прижимается к ней крепко-крепко:
— Мама, ты боишься, что он приедет за нами?
И вдруг мама вскакивает. Высокая, тоненькая, она стоит перед Наной, и глаза ее сверкают.
— Нет, не боюсь! Нет, не боюсь! — говорит она, и руки ее сжимаются в кулаки… И голос ее дрожит. — Не боюсь! — еще раз говорит она и обнимает Нану. — Он не может сюда приехать! Сюда могут приехать только те африканцы, которые хотят свободы своей родине, которые желают счастья своему народу, своим братьям… А он не такой!.. Он не такой!.. Ты помнишь, Нана, как он запрещал мне учиться? Ты помнишь, Нана, как он не позволял мне работать?.. Он не хотел, чтобы я была учительницей, чтобы я учила африканских детей… Он хочет, чтобы в нашей стране всегда оставались колонизаторы, чтобы наша страна никогда не была свободной, чтобы всем распоряжались белые. Такие, как сеньор Морейра, как господин Смит, у которого служил папа… Он сделал много зла моим друзьям! Он сделал много зла нашему Сабалу. Он сделал много зла нашей бабушке. И нам с тобой, Нана, он сделал много зла. Я должна была уехать тайком, оставить тебя с ним. Я знаю, что он запретил всем в доме говорить обо мне. Но я хотела, чтобы моя дочка получила настоящее образование, чтобы моя дочка выросла настоящим человеком. Поэтому я попросила моих друзей помочь тебе приехать ко мне, в Москву… И вот мы теперь с тобой вместе, учимся здесь. Ты говоришь, что он знает, где я. Пускай! Сюда он не сможет приехать! — И мама крепко обнимает Нану.
Кто-то стучит в дверь, приоткрывает ее, и высокий Усман заглядывает в комнату:
— Нана, я пришел рассказывать тебе сказку. Ты хочешь послушать?
Глава VIII. Сказка…
Жил-был один очень злой и очень ленивый крокодил, к тому же он был страшный обжора. Насытившись, он обычно ложился спать и спал дольше, чем все его родственники.
Он не любил даже маленьких птичек, которых крокодилы называют «зубочистками». Они раздражали его своим чириканьем.
У крокодилов принято после еды ложиться на песок и дремать, широко открыв пасть. А маленькие птички-»зубочистки» скачут в это время по большим желтым зубам крокодила и выдергивают остатки еды,
