номера. А может быть, кто-нибудь ответит Нане. Хоть какой-нибудь русский голос. Нане страшно одной. Она пробегает через комнату и снимает трубку. Гудок. Длинный, протяжный… Никакого голоса. Ни одного слова. Что-то гудит и гудит. Нана кладет трубку на место. Подходит к окну. Подставляет стул, влезает на подоконник.
Вот мост, по которому они ехали, залитый белым электрическим светом. Бегут машины. Горят фонари. На том берегу реки светятся окна множества домов. И все они ниже того окна, из которого смотрит Нана. Машины сверху кажутся маленькими, плоскими. Люди как игрушечные. Какой высокий этот дом…
Ах, если бы Нана могла позвонить по телефону…
«Мама! Я очень боюсь! Я очень боюсь! Он все-таки приехал в Москву! Он хочет увезти меня в Америку. Но я не хочу уезжать из Москвы! Я не хочу уезжать! Я хочу учиться писать и читать! И танцевать и рисовать. Я хочу быть дежурной, я хочу стать октябренком. Здесь никто меня не дразнит «черной». Здесь никто не смотрит на меня так, как смотрели там, в Африке, белые люди… Здесь все смотрят на меня так же ласково, как ты…
Мама, где же ты? Приезжай скорее, возьми меня отсюда! Он приехал, он говорит, что ты никогда не сможешь вернуться на родину… Но ведь это неправда? Я знаю, что это неправда! Когда у нас окончится война, ты поедешь в Анголу и будешь учительницей. И я поеду с тобой… А в Америку я не хочу ехать!»
В комнате, за ее спиной, раздался какой-то треск, и Нана даже не поняла сразу, что это звонит телефон. Вот еще раз… Еще… Подойти? Он не позволил… Все равно! А может быть, это звонит мама?..
Она спрыгнула с подоконника и подбежала к телефону. Сняла трубку, молча прижала к уху…
— Алло! — раздался незнакомый женский голос. — Алло! Кто у телефона?
— Это я! — тихо сказала Нана.
Женщина рассмеялась.
— Ах, это дочка господина Белармину…
— Нет! — сказала Нана. — Это я, Нана. Я не знаю, кто такой господин Белармину. Моего папу зовут Антониу Машаду. Мама почему-то еще не пришла…
Но женщина продолжала смеяться.
— Ты смешная девочка… Разве твоего папу зовут не господином Белармину? Ты смешная… Попроси папу к телефону. Ты уже сама можешь быть переводчиком, ты хорошо говоришь по-русски. Попроси папу к телефону. Это говорит его переводчица…
— Его нет… — сказала Нана. — Он ушел и запер меня… А мама еще не пришла… Я боюсь…
Открылась дверь. Вошел отец. Он подбежал к Нане, вырвал у нее из рук трубку, бросил со злостью на аппарат.
— Что я тебе сказал? — тихо спросил он. — А ты все-таки пробуешь звонить? Пробуешь найти своих русских приятелей? Ничего у тебя не получится, так и знай!
Отец встал перед Наной, расставив ноги, засунув руки в карманы.
— Ничего у тебя не получится! Хоть ты и умеешь говорить по-русски! Ты все еще ждешь маму? Жди, жди! Но она не придет! Она даже не знает, что ты здесь! Она даже не знает, что я в Москве!.. Она ничего не знает! Ничего! Она не знает, что ее приятель Сабалу сидит в тюрьме… Она не знает, что эту старуху бабушку Нандунду застрелили за то, что она прятала у себя повстанцев… Она ничего не знает! Не знает даже, что ты завтра утром улетаешь со мной. Я приехал специально для этого. И ты ничего уже не сможешь сделать. Глупая, маленькая служанка советских детей! Никто тебе не поможет!
И отец захохотал. А Нана смотрела на него широко раскрытыми глазами и думала: «Неправда! Неправда! Неправда! Не может быть! Этого не может быть! Бедный Сабалу! Бедная бабушка Нандунду! Бедная мама!..»
Глава XXIII. «Скажите моей маме…»
Нана проснулась от стука захлопнувшейся двери. Села, протирая глаза. Почему не слышно голосов ребят? Почему она лежит на каком-то диване? Где она? И тут Нана все вспомнила!
В комнате пусто. Его нет. Это он, уходя, хлопнул дверью. На полу стоит закрытый желтый чемодан, пальто висит на вешалке. Значит, он ушел ненадолго. Нана подбежала к двери, повернула ручку. Дернула дверь. Заперто. Он опять запер ее!.. И вчера весь вечер она просидела в этой большой красивой комнате одна, взаперти. Потом он пришел, принес бутерброд и стакан молока. Поставил на стол. «Ешь! — сказал он. — И попробуй мне только еще раз притронуться к телефону! Я проверю! Я нарочно позвоню сюда сам!» Потом он опять ушел. Нана долго сидела одна. Телефон молчал. Кругом было очень тихо…
Потом она заснула, свернувшись калачиком на диване. В праздничной форме, в белом переднике, без ботинок. Наверное, это он потом укрыл ее одеялом…
Который час? Уже утро. Розовое солнце проглядывает сквозь морозный туман, смотрит в окно. Как холодно и страшно! Что будет дальше? Сейчас он придет, строгий, молчаливый, велит ей одеться, возьмет за руку и поведет вниз по длинной лестнице. Тогда прощай, Москва! Прощай, интернат! Прощай, мама! Нет, нет! Нана ни за что не уедет отсюда! Ни за что!
И вдруг в коридоре, около двери, слышатся голоса. Сначала Нана пугается, отбегает от двери подальше. Это он возвращается! Но нет! Это женские голоса. Нана прислушивается. Говорят женщины… По-русски… Одна спрашивает:
— Ты уже убрала номер семьсот сорок первый?
Другая отвечает:
— Нет еще. Там девочка спит. Еще рано. Они уезжают в десять. Тогда уберу.
Нана бросается к двери. Стучит сначала тихонько, ладошкой, потом кулаками, потом ногой…
С той стороны женский голос тревожно и тихо спрашивает:
— Кто стучит? Люди спят!
— Откройте, пожалуйста! — задыхаясь, говорит Нана. — Откройте, пожалуйста! Мне очень нужно вам что-то сказать! Он сейчас вернется!
За дверью слышно, как звякает упавшая ручка ведра; кто-то подходит к двери, слышно, как шуршат по ковру подошвы…
— Кто это? — спрашивает Нана, прижавшись щекой к холодной белой двери рядом с замочной скважиной.
— Уборщица четырнадцатого этажа, — отвечает женщина.
— Откройте, пожалуйста! — шепчет Нана. — Я вам должна что-то сказать…
— Твой папа взял ключ, — говорит женщина. — А что ты хочешь, девочка? Где ты научилась говорить по-русски? Ведь папа твой не знает русского…
— Я учусь в Москве… В интернате номер двадцать один. В интернате номер двадцать один. Пожалуйста, позвоните туда по телефону, скажите, что он меня хочет увезти с собой в Америку. А я не хочу! — Нана начинает плакать… — Вы слышите меня? — спрашивает она, прижавшись губами к самой замочной скважине.
— Слышу, — отвечает женщина. — Слышу…
— Интернат номер двадцать один, — повторяет Нана. — И моя мама живет в Москве. Она учится в Университете дружбы. Скажите ей, что он хочет меня увезти. Скажите ей… Скажите, что самолет улетает сегодня в двенадцать часов…
— А как зовут твою маму? — слышится шепот из-за двери. — Как зовут?
— Тереза Машаду. Мою маму зовут Тереза Машаду… из Анголы. Она учится в Москве. Скажите ей! Скажите ей… Вы слышите? Вы слышите?
Но Нане никто не отвечает. Звякает ведро, шуршат подошвы. Женщина отходит от двери… Почему она уходит? Почему? Ведь Нана ей еще ничего не объяснила. Почему же она уходит?.. Нана снова прижимается ухом к замочной скважине, и вдруг слышит другие шаги: чуть-чуть поскрипывают туфли… Это возвращается он.
Вот уже поворачивается ключ в замке. Нана отбегает от двери и садится на диван. Быстро вытирает глаза. Пусть он не знает, что она плакала…
