– Вовсе не разочаровалась! – возразила студентка, сердито взглянув на меня. – Вот пришлось заняться промывкой собачьих шкур. Я больна и лечусь от бери-бери новейшими лекарствами.
– И связываешься с этой мерзкой культурой?
– Связываешься или нет – все равно мы по самую шею в ней сидим. Все в грязи традиционной культуры, и не так-то легко ее смыть.
Мы сбросили шкурки на бетонированную площадку у крана. От рук исходил тяжелый запах.
– Смотри!
Студентка наклонилась и нажала кончиком пальца отекшую ногу. Образовалась темная вмятина. Она медленно сглаживалась, но не исчезла бесследно.
– Ужасно! И так всегда!
– Чего уж хорошего, – сказал я, избегая ее взгляда.
Она отмывала шкурки, а я сел на бетонную плиту и стал смотреть на медсестер, игравших на лужайке в теннис. Они то и дело мазали, и это очень веселило их.
– Заработаю и поеду поглядеть на вулканы, – сказала студентка. – У меня кое-что накоплено.
– На вулканы? – лениво переспросил я.
– Вулканы – это так необычно! – сказала она и тихо засмеялась. В ее взгляде сквозило крайнее утомление.
– Ты, верно, не часто смеешься? – спросил я.
– Смеяться не в моем характере. Даже в детстве я не знала смеха, и временами мне кажется, будто я забыла, как и смеяться. А подумаю о вулканах – и плачу и смеюсь. Посреди огромной горы – отверстие, из него клубами валит дым. Замечательно!
Она затряслась от смеха.
– Получишь деньги – и в путь?
– Немедля! Представляю себе, как взберусь на гору, умирая от любопытства.
Я растянулся на плитах и смотрел вверх. Облака сверкали в лучах солнца, как рыбья чешуя.
От солнца я прикрывался ладонями, пропахшими сырым мясом. Казалось, что от всего тела разит псиной. Мои руки после двадцатой жертвы были совсем не те, что когда-то прикасались к собаке, чтобы потрепать ее за уши.
– Купить разве щенка, – сказал я.
– А?
– Заведу самого что ни на есть захудалого и беспородного. Пусть олицетворяет всю злобу, которую таят полторы сотни собак. И пусть будет до того противным, чтобы смотреть было тошно.
Я рассмеялся, но студентка прикусила губу и сказала:
– Какие же мы дряни!
Вернувшись к баракам, мы увидели, что живодер разговаривает с чиновником из клиники, а студент стоит поодаль и внимательно слушает.
– Дело в том, что у клиники нет денег, – говорил чиновник. – Собаки уже сняты с баланса, и средства на их прокорм и содержание переданы на другие цели.
– Но нам не закончить сегодня, – сказал живодер.
– Вчера был последний день кормежки.
– Голодом заморить хотите? – сердито спросил живодер.
– Мы скармливали им пищевые отходы. Будь у нас деньги, разве держали бы их голодными? Но…
– Я сам накормлю собак, – прервал живодер. – Хотя бы и отбросами.
– Вот и отлично! Видите, где их сваливают?
– Вижу, вижу. Стало быть, собаки будут сыты.
– Я помогу вам, – сказала студентка.
– Перестаньте! – не своим голосом закричал студент. Живодер и чиновник, удивленные, уставились на побагровевшего студента.
– Перестаньте! Довольно бесстыдства!
– Чего ты? – растерянно спросил живодер.
– Мы завтра и послезавтра перебьем их! Так ведь это мерзко – кормить их, да еще ласкать при этом. Представить не могу, как собаки, которые вот-вот погибнут под ударами, будут поедать отбросы, виляя хвостами.
– Сегодня забьем от силы пятьдесят, – сдерживая гнев, сказал живодер. – Неужели уморить голодом остальных? На такое зверство я не способен.
– Зверство? Вы говорите – зверство? – поразился студент.
– Конечно! Терпеть не могу жестокости. Собаки – моя слабость.
Живодер пошел с чиновником по темному проходу между бараками. Студент, обессиленный, прислонился к загородке. Брюки его были измазаны собачьей кровью.
– Жестокость, видите ли! А сам чем занимается? Действует гнуснейшим образом! – не успокаивался студент.
Студентка с безразличным видом смотрела в землю. Пятна крови отливали на земле темной зеленью.
– Разве тебе это не кажется гнусным? – не глядя на меня, угрюмо спросил студент, усевшись на корточки.
– Пожалуй, кажется, – буркнул я.
Мне не давала покоя мысль, что собаки сидят взаперти за оградой и мы можем туда заглянуть, а они не видят, что творится снаружи, и не знают, что их ждет.
– Ну, а если они и увидят, все равно ничего не изменится, – проговорила студентка.
Пусть так, однако я не мог примириться с этим «ничего не изменится». Попасть в безвыходное положение и пожирать корм, виляя хвостом!
Мы с ней отошли от студента. Помахивая поводком, я отправился за очередным псом. «Выведу-ка того большущего и вислоухого», – подумал я.
К концу дня мы забили пятьдесят собак и отправились мыться. Живодер бережно складывал и увязывал отмытые шкурки. Подошел подрядчик. Вымывшись, мы наблюдали за живодером.
– Куда девают собачьи трупы? – спросил студент.
– Их жгут вон там, видишь? – ответил подрядчик.
Мы посмотрели на большую трубу крематория. Из трубы вился легкий красноватый дымок.
– Там ведь сжигают трупы людей? – удивился студент.
Живодер обернулся и строго посмотрел на студента.
– А чем отличается собачий труп от человечьего?
Студент молча опустил голову. Я видел, что он весь трясется. Крепко же его проняло!
– Вообще-то разница есть, – сказала студентка, продолжая смотреть на трубу.
Все промолчали. Когда молчание стало гнетущим, я спросил:
– В чем же?
– Дым не такой! Он краснее и прозрачнее, чем при кремации людей.
– Наверно, жгут труп какого-нибудь красномордого детины, – сказал я.
– Нет, наверняка это собаки! Хотя такой красный отсвет, возможно, дает вечерняя заря…
Мы снова замолчали, продолжая разглядывать дым. Живодер взвалил на плечо связку шкурок. На фоне закатного неба четко вырисовывался его силуэт.
– Завтра неплохо поработаем, – довольным тоном сказал живодер. – Хороший денек будет!
На следующий день была прекрасная погода. Подрядчик не появлялся, однако работа шла своим чередом, и к полудню мы сделали треть того, что полагалось на день. Мы порядком устали, но бодрились. Только студент нервничал и был явно не в своей тарелке. Его раздражала грязь на брюках. Он ворчал, что собачий дух чувствуется, хотя он чуть не всю ночь мылся в ванне.
– Собачью кровь из-под ногтей никак не вычистить. И сколько ни намыливаешься, запах сохраняется.
Я мельком глянул на его руки: ногти на тонких пальцах были длинные и грязные.
– Зря ты пошел на такую работу, – сказала студентка.
