картина весьма сентиментального Джеймса Гарфилда Данхэма, первого мужа миссис Помфрет, равно как не знал и того, что миссис Помфрет умела пренебрегать общепринятыми условностями, когда речь шла о ее вкусах — о последнем, правда, можно было догадаться, лишь взглянув на нее.
А ее внешность поразила его еще больше! В ней не было и намека на холодную бесстрастность и высокомерную надменность, которые он ожидал увидеть, зная о ее репутации Мецената[5] в женском обличье. Крупная фигура, умные и веселые глаза, полные красивые губы говорили об удовлетворенности жизнью, а удивительно молодая кожа — судя по возрасту ее сына Перри, ей должно было быть по крайней мере между сорока и пятьюдесятью — наверняка привела бы в восхищение и самого Рубенса. Фокса привела.
Огромная гостиная, в которую она провела гостя, где два концертных рояля выглядели бы игрушками, поражала своими размерами, но не подавляла. Ирэн остановилась у края бесценного зенджанского ковра и голосом, в котором гармонично звучала нежная привязанность и командные нотки, предполагавшие немедленный отклик, позвала:
— Генри!
Из кресла поднялся мужчина и подошел к ним.
— Мой муж, — представила его миссис Помфрет, и Фокс отметил про себя, что дама произнесла это тоном, каким она сказала бы, например, «мой эрдельтерьер» или «моя любимая симфония», не оскорбляя при этом его мужского достоинства. Она продолжила: — Это Текумсе Фокс. Вот что я скажу вам: будь я вашей женой и вы ходили бы с такой щетиной…
Фокс обескураженно отпустил руку Генри Помфрета и со смущенным видом стал оправдываться:
— Я очень спешил на самолет и не успел побриться, а кроме того, я не люблю бриться и у меня нет жены. — Он осмотрелся и увидел, что в гостиной никого не было, кроме девушки и молодого человека, сидевших на диване. — Я думал… Диего сказал мне по телефону, что вы пригласили сюда всех, кто…
— Я так и сделала, но Адольф Кох передал, что не сможет прийти раньше четырех, и, поскольку в это время вы летели в самолете, Диего не мог вас предупредить, а моему секретарю не удалось связаться с Дорой и мистером Гиллом — наверное, вы знаете их?
Ирэн направилась к дивану, чтобы представить сидевших на нем молодых людей. Те встали. Рука Доры потянулась к Фоксу и застыла на полпути к нему, он протянул свою ладонь и обнаружил, что ее пожатие, несмотря на застенчивость, было твердым. Она была гораздо бледнее по сравнению с тем, какой он ее помнил, однако, приняв во внимание, что Дора только что пережила серьезное потрясение, решил согласиться с Диего и признать ее в высшей степени привлекательной.
Фокс пожал также руку Теду Гиллу, который своим отсутствующим и слегка обиженным видом пытался продемонстрировать, что его оторвали от важного дела.
— Он похож на одного норвежского тенора, с которым я познакомилась в Женеве в 1926 году, он пел адамовым яблоком, — сказала миссис Помфрет.
— Это не в мой огород! — засмеялся Генри Помфрет. — Я напоминаю ей крокодила, с которым она познакомилась в Египте в 1928 году. Это к вам относится, Гилл.
— Косоглазого маленького крокодильчика, — парировала с нежным ехидством в голосе его жена. — А того норвежского тенора звали, кажется… Да, Уэллс, в чем дело?
Подошел человек среднего возраста с беспокойно приподнятыми бровями и озабоченным взглядом.
— Вас к телефону, мисс Помфрет. Мистер Барбинини.
— О Боже, снова придется ругаться! — воскликнула миссис Помфрет и умчалась из гостиной.
— Хотите что-нибудь выпить? — предложил мистер Помфрет. — Дора?
— Нет, спасибо.
Гилл тоже отказался, а Фокс решил принять предложение и пропустить стаканчик. Оказалось, однако, что в это время напитки в гостиную не подавались, и Фокса повели через комнату поменьше, по коридору, за угол, в уютную маленькую комнату с кожаными креслами, радиоприемником, книгами…
Помфрет подошел к сооружению, представляющему собой сочетание бара и холодильника, и достал все необходимое. Фокс заметил на шкафу красную вазу Ланг Яо из китайского фарфора и большую вазу сочного персикового цвета на столике у стены. Он подошел к ней, чтобы рассмотреть получше. Мистер Помфрет, стоя у него за спиной, спросил, нравятся ли ему вазы.
— Эта нравится, — ответил Фокс.
— Не удивительно, — с гордостью в голосе сказал Помфрет. — Это Суан Те.
— Вам они точно нравятся.
— Я люблю вазы.
Фокс взглянул на него и увидел, что его лицо, так же как и голос, выражало неподдельную искренность.
В этот момент в нем появилось обаяние, хотя вначале Помфрет показался Фоксу непривлекательным: широкий рот, несоразмерно острый нос и беспокойные серые глазки, настолько маленькие, что брови чуть ли не свешивались над ними.
— Ни у кого больше нет такого тончайшего фарфора! — Помфрет принес напитки. — Еще одна почти такая же ваза стоит в гардеробной жены. Я покажу ее вам, прежде чем вы уйдете, если, конечно, захотите, у меня есть и кое-что другое. — Он засмеялся несколько смущенно. — Мне кажется, одна из причин, почему я ими так горжусь, состоит в том, что они — единственная моя собственность.
Разумеется, они были куплены на деньги жены, у меня лично денег никогда не было, но теперь они принадлежат мне.
Фокс отпил из стакана.
— Как вы их находите? Через агентов или сами?
— Ни так ни эдак. Вообще никак. Я бросил это занятие. Жена не любит, чтобы вещи хранились в шкафах, ей нравится, чтобы они были на виду. В принципе я с ней согласен. Но около года назад один недотепа уронил пятицветную вазу Мин, лучшую из всего, что я когда-либо видел, и она разлетелась на двадцать кусков.
Поверите, я плакал. Не рыдал, просто плакал. Это меня добило. Я бросил все. Ваза была так хороша, и я чувствовал себя таким виноватым…
Помфрет пригубил стакан, сдвинул брови, глядя в него, и продолжал:
— А прошлой осенью — еще одна потеря. Четырехугольная ваза, черная Ван Ли. Сейчас я вам покажу. — Он поставил стакан, снял с полки книгу и нашел нужную страницу. — Вот цветная репродукция этой вазы.
Уникальная вещь, это была жемчужина моей коллекции. Видите эту золотисто-желтую эмаль? А зеленую с белым? Впрочем, изображение далеко не передает красоты оригинала.
Фокс изучал рисунок.
— Она тоже была разбита?
— Нет. Украдена. Исчезла. В один из дней, когда… впрочем, не стану вас утомлять.
Фокс еще не успел заверить хозяина в том, что он вовсе его не утомляет, как в дверь постучали и в ответ на приглашение Помфрета войти появился Перри Данхэм.
— Я пришел за вами, — сухо сообщил он. — Пора начинать. Все, кроме Коха, уже собрались, и мама зовет вас. — Он протянул Фоксу руку. — Здравствуйте, я — Перри Данхэм, как вы уже, наверное, запомнили с прошлого раза. — Его взгляд остановился на полупустом стакане Фокса. — А это мысль!
— Налить? — предложил Помфрет, впрочем без особого рвения.
— Если у вас есть бурбон.
— Бурбона нет, к сожалению. Шотландское, ирландское.
— Бурбон я найду. — Самонадеянный паяц, как охарактеризовал его Диего, остановился у открытой двери. — Показываете мистеру Фоксу мамины вазы? И ее флорины и дукаты?
Дверь за ним закрылась.
На щеке мистера Помфрета, которая была видна Фоксу, заалело пятно. Видя, как он обескуражен, Фокс поспешил на помощь.
— Как экзотично! — небрежно бросил он. — Флорины и дукаты? — Он поводил по воздуху стаканом. — И динары с гинеями?
