На секунду испытываю искушение оттаять. Потом мой гнев усиливается, и я умышленно поворачиваюсь так, что ему почти не видно моего лица.
Знаете, что делает этот маленький поросенок? Он хватает меня за пояс, оттягивает мои джинсы и выливает полстакана лимонада мне на задницу!
Бросаю косилку и от неожиданности подпрыгиваю. Первое желание – схватить и побить его, но он так весело хохочет, что я не могу сделать ему больно, не хочу, чтобы он перестал смеяться. Странное у меня состояние – какое? Мне тоже
Делаю вид, что хочу схватить его за плечо, вместо этого легонько шлепаю рукой по уху.
– Хочешь лимонада? – спрашивает он весело.
– Да, но на этот раз через ту дырку, которая для этого и предназначена.
– Ух, как ты грубо разговариваешь. Пойди прополощи рот.
Мне не хочется садиться. Прислонившись к стене террасы, не спеша пью лимонад. Лимонад у Николь – так себе, весьма посредственный. Можете сказать ей об этом.
– Алиса говорила мне, что ты так и не появился, – говорю я. – Она сердится.
– Строгая, – соглашается мальчик. Он тоже пьет лимонад. Потом неуверенно: – Тобес… это был ты, правда?
В его словах мольба. Он хочет, чтобы его утешили, успокоили, избавили от страха. Замечательная интонация, мне она нравится.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – продолжаю я притворяться.
– Прошлой ночью. На кладбище. Со свечой.
– Прошлую ночь я провел у Харли с подружкой.
– О, послушай… – настаивает Джонни.
– «О, послушай», – передразниваю его. – Детке я не нравлюсь, не нравлюсь я детке.
– Ты злой.
– Да, я такой. Впрочем, скажу вот что: ты тоже сможешь пойти к Харли, когда подрастешь. Если смелости хватит, конечно.
Джонни резко отворачивается и смотрит в землю.
– Никуда не пойду с тобой, – бормочет он.
– Почему? Испугался, что встретишься с привидением?
– Нет!
– Почему тогда?
– Просто не хочу. И все. Все равно здесь скоро все застроят.
На секунду мне кажется, что он дурачится. Но вскоре понимаю, что он говорит серьезно.
– Что ты сказал о застройке?
– Папина компания собирается построить на кладбище дома.
Вспоминаю тот день, когда я спас его от Арни. Тех людей на кладбище с измерительными инструментами и планами… Почему же я тогда ничего не понял?
– Нет, – бормочу я, – невозможно.
– Это произойдет, говорю тебе, – твердо повторяет Джонни.
– Они не посмеют так поступить. Не посмеют.
Он смотрит на меня как на дурака. И я чувствую себя дураком.
– Почему ты так расстроился?
Хороший вопрос.
– Это… это мое место. Единственное для меня хорошее место. Куда я ухожу, где могу…
Но какое до всего этого дело Джонни?
– Я помешаю этому, – говорю ему. – Алисе Морни не понравятся такие дела. Она охраняет покой остальных.
– Тебе не удастся помешать строительству. Никому не удастся.
– У людей, за которых я переживаю, нет
– Послушай, привидений не существует.
– Вот почему ты не хочешь идти на кладбище. – Я допиваю свой лимонад и ставлю стакан на ступеньку. «За этим мальчиком нужен глаз да глаз, – думаю я. – Он не мой, пока еще. Но будет моим». – Ты зануда, – говорю ему. – Нет в тебе задора. Я это знал с того момента, как увидел тебя.
– Я не зануда!
– Ты цыпленок.
– Нет.
– Именно так.
Мальчик сердито смотрит на меня. На его лице проступили уродливые красные и белые пятна. Он, как принято говорить, тонкокожий, и мои колкости легко его ранят, колючки моих слов впиваются, как зубья гарпуна в молодого дельфина.
– Неразумно шляться по кладбищу, особенно ночью. Доктор Цзян объяснила мне это сегодня. Я рассказал ей о событиях прошлой ночи.
Так-так. Доктор Диана. Доктор Диана, какое отношение имеет к вам этот мальчик?
– И ты веришь всему, что она говорит? – с тревогой спрашиваю я.
– Конечно нет.
И все же чувство опасности нарастает.
– Ты рассказал ей, что, как тебе показалось, на кладбище был я? – Он трясет головой. Но сигнал тревоги в моей голове не смолкает. – Она заставит выгнать меня с работы, если ты сделаешь это.
– Она не станет так делать. Она милая, – убеждает меня мальчик.
– Диана беспокоится о тебе. Соври ей про меня что-нибудь вроде рассказа о привидении, и я вылечу отсюда быстрее, чем из задницы…
Хочу сказать: «Мягкое говно». Джонни выжидательно смотрит на меня. В душе пусто. Сильно разболелась голова. День жаркий и душный. О чем я говорил?..
– Не волнуйся. Я ничего не скажу ей, – успокаивает меня Джонни. – Ты все равно чокнутый; она это знает.
– Я – что?
– Чокнутый. – Он выразительно вертит пальцем у своего лба. – Спятил.
В мозгу проносится мысль: какие тонкие у него ножки, я мог бы перерезать их одним взмахом косы. Посильнее размахнулся бы, верхняя часть – здесь, нижняя – там. И тогда стало бы два Джонни. Лезвием косы я ударил бы его сбоку, сбил бы его с ножек, и он упал бы на землю. Потом перевернулся бы на бок и истек кровью…
– Надо приниматься за работу, – в замешательстве бормочу я. – Решил прогуляться, да?
Позднее, той же ночью, какая-то сила выгнала меня из дому. Иду к телефонной будке. Уже третий час. Набираю номер домашнего телефона доктора Дианы, без устали, снова и снова. Каждый раз, как она поднимает трубку, даю отбой. Пять, шесть, не помню, сколько раз. Через некоторое время слышу только короткие гудки. Но к тому времени это занятие превращается в забаву. Набираю наобум любые цифры. Наверное, не меньше часа провел я в телефонной будке, крутил и крутил диск. Множество людей в эту ночь обрушивали на меня свой гнев. Телефонная будка раскалилась от их возмущения. А я только молчал, понимаете? Не давал моему гневу вырваться наружу.
Диана спала крепким сном. Она слышала телефонный звонок: это звонит мама, чтобы сообщить ей о смерти Ба-ба. Резко вздрогнув, она проснулась. Задыхаясь, вскочила: звонил телефон. Она подняла трубку: ни звука. Она спросила: «Алло. Кто это?» Молчание. Ни щелчка, ни шороха, просто молчание. Линия работает, кто-то там, на другом конце провода. Просто с ней не хотят разговаривать. Она опустила телефонную трубку на рычаг.
Телефон зазвонил вновь. И снова молчание. На этот раз она напомнила: «Вы знаете, который час?» Никакого ответа.
