– Вам незачем беспокоиться, – отозвался Валленберг. – Говорю же, эти два случая не связаны. А совпадения случаются.
– Если всплывут другие случаи, это не будет казаться совпадением, – возразил Хардвей. – Это обернется катастрофой, потому что будет выглядеть так, будто мы не озаботились решением этой проблемы.
– Вот почему звонок доктора Харпер меня встревожил, – подхватил Фоули. – По сути, она поставила нас в известность о своей информированности и о том, что следит за нами.
– Похоже на угрозу, – заметил Хардвей.
– Это и есть угроза, – сказала финансовый директор. – Сегодня утром наши акции поднялись на три пункта. Но что произойдет, если инвесторы узнают: наши пациенты умирают, а мы ничего не сделали, чтобы это предотвратить?
– Тут нечего предотвращать, – возразил Валленберг. – Это просто истерия, совершенно безосновательная.
– Слова доктора Харпер показались мне разумными, – сказал Фоули.
Валленберг фыркнул:
– В том-то и проблема. Ее слова звучат разумно, даже когда не соответствуют действительности.
– И все-таки чего она хочет? – осведомилась финансовый директор. – Денег, внимания? Должен быть какой-то мотив, на который мы могли бы опереться. Ты не заметил чего-нибудь такого, когда говорил с ней сегодня утром, Кен?
– Мне кажется, это все из-за доктора Брэйса, – задумчиво проговорил Фоули. – И неудачного времени его смерти.
При упоминании Роби Брэйса все затихли и потупились. Никому не хотелось говорить о покойнике.
– Они с Брэйсом были знакомы, – добавил Фоули.
– А может, очень хорошо знакомы, – добавил Валленберг с ноткой отвращения.
– Каковы бы ни были их отношения, – заметил Фоули, – смерть доктора Брэйса расстроила ее до такой степени, что у нее возникли вопросы. И кажется, она сама расследует его смерть. Доктор Харпер откуда-то узнала о диагнозе доктора Маки. И о том, что он жил в Казаркином Холме. Ни о том, ни о том публично не сообщалось.
– Я знаю, как она выяснила, – сказал Валленберг. – От медэксперта. Она обедала с доктором Двораком.
– Откуда вам известно?
– До меня кое-что доходит.
– Черт! – выругалась финансовый директор. Только ей, единственной женщине в мужской компании, позволялось произносить бранные слова. – Значит, у нее есть имена и факты, которые она может придать огласке. И это когда у нас три пункта роста.
Фоули наклонился вперед, пристально глядя на Валленберга.
– Карл, ты – главный врач. До сих пор мы доверяли твоим суждениям. Но если ты неправ, если обнаружится еще один пациент с этим заболеванием, рухнут все наши планы. Черт возьми, рухнет все, что мы уже имеем.
Валленбергу усилием воли удалось подавить раздражение. Он заговорил спокойно и невозмутимо:
– Я скажу в третий раз. Повторю еще десять раз, если придется. Это не эпидемия. Заболевание не проявится ни у кого из наших пациентов. А если проявится, я отдам все свои проклятые акции.
– Ты уверен до такой степени?
– Я уверен до такой степени.
Фоули с явным облегчением откинулся на спинку кресла.
– Тогда единственное, о чем мы должны беспокоиться, – заявила финансовый директор, – это длинный язык доктора Харпер. И к сожалению, она может доставить нам массу неприятностей, даже если ничего из заявленного ею не подтвердится.
Все умолкли, обдумывая сказанное.
– Я думаю, не стоит обращать на нее внимания, – предложил Валленберг. – Не отвечать на ее звонки. Ни в чем не признаваться. Постепенно она сама себе верить перестанет.
– А тем временем успеет навредить нам, – возразила финансовый директор. – А мы не можем как- нибудь… надавить на нее? Например, через работу. Я слышала, что руководство больницы Спрингер собиралось ее уволить.
– Они пытались, – подтвердил Валленберг. – Но главврач неотложки уперся, и они отступили. По крайней мере, на время.
– А как насчет вашего приятеля, хирурга? Мне казалось, он способствовал увольнению.
Валленберг покачал головой:
– Доктор Кэри такой же, как и все остальные хирурги. Чересчур самонадеян.
Финансовый директор нетерпеливо вздохнула.
– Хорошо, и как же нам приструнить ее?
Фоули посмотрел на Валленберга.
