– Я ничего не делал. Я… мне страшно немножко. Ты для меня, как редкая бабочка. Вот так… – Он выставил руку над горящей свечкой. – Будто случайно, не ожидая, загадал тебя встретить, и вдруг – спустилась на ладонь. Ты так бабочку держала? Выдохнуть страшно, улетит…
Она закусила губу, плотнее завернулась в плед. Стала похожа на голубой пушистый кокон, только глаза сверкали из темноты.
– Сережа, думаешь, это знак был, что ты дозвонился? Зажги еще свечку, пожалуйста… Там, в ящике, я видела. Я в этом доме сама путаюсь. Все такое неудобное, чужое.
Проходя мимо, он поборол внезапно нахлынувшее желание – схватить ее, маленькую, беззащитную, вместе с пледом на руки, укутать плотнее, прижать к себе и никому-никому больше не отдавать…
Поборол. С трудом протиснулся между тахтой и сервантом, разыскал в кухне свечи.
– То, что ты рассказала… про развод и про разборки ваши… это как-то не укладывается. Похоже, он у тебя не слишком порядочный человек.
– Ты ничего не знаешь о Марке, – парировала хозяйка. – Да, он жесткий, он прагматик, но он не подлец. Я долго думала об этом. Он по-своему несчастный человек. Я рыдаю, когда мне плохо, а он даже слезу выронить не умеет… Он несчастен, как ребенок, которому не дали тепла. Понимаешь, о чем я? Когда человек в детстве не добирает тепла, ему нечего и отдать в зрелости. Как отдать другому то, что сам не сумел скопить, как?… Открой вино, пожалуйста, раз уж принес. Я вот думала… как получается, что мужчина, у которого есть все… и он все равно влюбляется в смешную, глупую девчонку, в деревенскую такую?… В том-то и дело, что он мог все купить, любых девок, любой разгул. Все мог купить, а чистого человека, чистое отношение купить не мог. Он внутри, в глубине души, искал чувство, которым его обделили. У него мать отца не слишком любила, и сына там… соответственно, тоже недолюбливали, раз между собой разобраться не могли. Он с детства сам по себе жил, старался деньги сам заработать. В четырнадцать лет сумел скопить, купил цветной телевизор, а мама его… представь, даже из комнаты не вышла, чтобы сына похвалить. Он до сих пор это ей простить не может, понимаешь? Так что нельзя человека одной краской поливать.
– Я не хотел поливать, – смутился Сергей. – Я, конечно, понимаю, у вас совсем другой уровень… но я тоже уходил. И ничего не взял.
– Прекрати об уровнях, все это ерунда! – вскипела Настя. – Вот мы сейчас сидим и пьем вино, и ночь на дворе. Мы просто два человека, которым надо поговорить, разве не так?
– Так. Сейчас так, – немедленно согласился он. – Я… я хотел тебе кое-что сказать. Еще раньше, пока за рулем сидел, сочинял, как это скажу. А потом ты дверь открыла – и все из головы вылетело.
– Такая голова дырявая? Или я такая страшная?
– Ты… ты необыкновенная. Я хотел объяснить, выслушай, не перебивай, уффф… – Он собрался с духом, удивляясь собственной нахлынувшей робости. – Многие считают, раз у меня работа такая, то к девушкам отношусь легко…
– А ты нелегко относишься? – Она лукаво улыбнулась. – Каждую замуж зовешь, места себе не находишь?
– В том-то и дело, никого я замуж не зову, – выкрутился Сергей. – И в гости ни к кому не езжу. Это я тебе и хотел сказать. Ни к кому не езжу, а к тебе поехал…
Он опять забыл, что намеревался сказать. Сказать хотелось нечто важное и светлое, но сочинить это светлое получалось, только крепко зажмурив глаза. Стоило бросить взгляд на скучную действительность – и он мгновенно утыкался в пропасть. Эта сказочная бабочка в любой миг могла упорхнуть, обжечь его сиянием, заставить верить в чудо, воспалить его глупые надежды… и исчезнуть. Между ними простиралась бездонная пропасть, на одном берегу – суетливый московский мирок, с дрязгами, разборками, скорыми деньгами и такими же скорыми провалами… А на другом, недоступном краю пропасти – кочующие миражи шапито, сияющие иглы шпилей в облаках детского смеха, миллионные контракты и фешенебельные поклонники.
– А раз приехал, тогда – наливай. И рассказывай, твоя очередь!
Сергей кинул быстрый взгляд на часы. Похоже, спать она не собиралась.
– Только это вино – тебе, наверное, не слишком понравится?
– Прекрати, а? Если ты еще раз сделаешь намек на мою буржуйскую сущность – я высыплю на тебя все пельмени, прямо из кастрюли… Кстати, они готовы. Ты вроде есть хотел?
Она выпустила подушку, ринулась на кухню, загремела поварешкой.
– Ага, кушать хочу жутко, только забыл, – признался Сергей. – Пельмени – просто обожаю.
– Сережа, я такая свинская хозяйка. Это я должна перед тобой извиниться за то, что в доме – шаром покати…
– Майонез у тебя есть? Пельмени привык есть с ним, ничего вкуснее нет.
– Каждому – свое, – дипломатично изрекла хозяйка и выставила перед ним полную банку «провансаля». – Теперь кушай и рассказывай.
– Тут такая неприятность, из-за меня… или не из-за меня, непонятно, но… два человека погибли. Точнее сказать – двух моих знакомых убили.
И не спеша рассказал все, включая мелкие и вовсе неприятные подробности. Нарочно рассказал в неприглядном свете, чтобы Настя не подумала, будто он себя выгораживает. Она оказалась потрясающим слушателем: ни разу не перебила, только следила темными глубокими глазами и наматывала на палец жесткий черный завиток над ухом. Когда Сергей выдохся и затих, ожидая сурового вердикта, она запросто задала несколько вопросов. Почти тех же самых, что задавал капитан Со-ломатин.
– Тебя хотят подставить. Точнее – уже подставили.
– Но… это неумно. – Сергей подумал, что спорит не с ней, а с самим собой. Потому что за последнее время слишком уж все свалилось в одну кучу: и убийства, и скандалы на дачных выездах, и разлад с Диланом. – Здесь все так просто. Если меня кто-то ненавидит – могли давно прикончить, наркоши это сделают за сотню баксов!..
– Значит, тебя не хотят убивать, – рассудила она. – Тебя хотят размазать. Если это, конечно, не паранойя, и все так, как есть. Хотят тебя до тюрьмы довести, а оттуда – может, еще и вытащат, но не бесплатно. Или хотят, чтобы ты всего лишился, проверять вас будут, перессорят между собой. Чтобы ты на улице оказался, под мостом.
– Такое нормальный человек придумать не способен.
– Мстительных людей полно. А чем закончилась история с твоим «белым домом»?
– А-а… Соломатин там разобрался. Не то чтобы разобрался, но ему дали понять, что меня давно забыли, и никого я там, вместе со своими длинными волосами, не интересую. Они сказали, что можно приехать и все обыскать, и якобы у них такая очередь желающих попасть в штат, что просто глупо кого-то им травить. Соломатин не поверил, послал кого-то. Там все так и оказалось… очередь.
– Гм… Значит, это кто-то другой, кого ты не можешь вспомнить. То есть – что же? – задумчиво протянула Анастасия. – Получается, что я косвенно тоже виновата в ее смерти?
– Нет, что ты, что ты! Тут все наоборот… – Он собрался с духом. – Я к тебе ехал, и вдруг, на полпути, до меня дошло – а ведь я тебя тоже подставляю! Нет, ты не отмахивайся, дай мне договорить! У меня с этой Ритой ничего уже не было, когда мы с тобой танцевали. Можешь мне не верить, но это так.
– И что вы теперь будете делать?
– Как и прежде. – Он подумал, что как прежде уже никогда не будет. Прежде было легко, Дилан вращался в клубной тусне как рыба в воде, а нынче приходится выгребать самому. – Будем тренироваться, будем сочинять спектакли и выступать.
– А эти ребята надежные? Те, с которыми ты новую группу организуешь?
– Это парни что надо!
Девушка ненадолго задумалась. Сергей невольно залюбовался ею. Неожиданно он поймал себя на дивном желании, давненько не испытанном. Ему не хотелось уходить. Вроде бы такой внятный, примитивный мужской порыв, но нынешней ночью этот порыв не имел никакой сексуальной почвы.
– Почему ты плакала? Из-за дома? Из-за развода? Ты еще любишь его?
Она смешно помотала головой, не согласно и не отрицательно, наискосок.
– Как можно спрашивать, люблю ли я человека, с которым прожила десять лет? Конечно, люблю. Я плачу… извини. Просто сегодня вечером у меня был неприятный разговор. Такая погань на душе! Ты уверен, что хочешь это слушать?
