сам Свенельд в убытке не оставался. Однако если теперь он сможет добывать в древлянских землях да привозить и бесценную чародейскую воду… У Свенельда дух захватило. Сладься все у него – он мог бы стать богаче самого Игоря, богаче всех русских князей!
Стукнула дверь. Малфутка возникла на пороге, сосредоточенная, хмурая. Устало села на земляную лавку, склонилась на колени Свенельда, словно сил не было. Конечно же, после такого пробега на лыжах… Но у варяга отчего-то похолодела спина. Вспомнил, как видел некогда волхва-кудесника, который тучу с градом от поля ржи отгонял. Тогда волхв так же обессилел. Неужели же и в его Малфриде такая мощь есть, чтобы ветрами повелевать? И опять память заскреблась бессильно – он пытался вспомнить что-то важное, что от Яги слышал.
– Ну как? – спросил поникшую девушку.
Она приоткрыла усталые глаза, чуть повела плечом.
– Я-то заговоры у Яги вызнала, да только тихо пока все, звезды на морозе светят, ну, чисто волчьи глаза.
Где-то и в самом деле выл волк. Свенельд, перебирая пальцами кудри девушки, прислушивался к его вою. А потом еще что-то различил. Даже привстал, выпрямился. Нет, он не ошибался. Зашумел вершинами деревьев лес, повеяло ветром. Да неужто же?..
Свенельд так и кинулся на порог, глядел, словно не веря глазам – к со стороны полночи ползла мутная туча, затягивая звездное небо и предвещая снег.
– Малфрида, солнышко мое, да у тебя получилось! И лучина не успеет прогореть, как снег посыплет!
– Что? – как-то безучастно поинтересовалась древлянка, чуть приподняв голову. – А, это? Все может быть. Я заговоры знаю, а остальное…
Она почти засыпала. Свенельд бережно уложил ее ноги в меховых онучах на лежанку, накрыл своим полушубком. Смотрел на нее, улыбаясь. Аи да девка у него! И если она ему еще и источники чародейские укажет…
Ветер зашумел, налетая, и вскоре принес снег. Свенельд глядел на несущиеся по ветру хлопья легкого снега, и ему хотелось смеяться.
Глава 7
Князь Мал прогуливался по резной галерейке своего терема в граде Малино, поглядывал на тихо падавший снег, слышал звон капели с осевших под тяжестью сугробов крыш, звуки скребков да лопат во дворе. Третью седьмицу идет этакий снегопад, видимо, задумалась о чем-то своем Морена-Зима, забыла взмахнуть рукавом, сгоняя осевшие от снежной тяжести тучи.
Князь зябко поежился под накинутой на плечи лисьей шубой. Сыро, промозгло, холодно. И на душе неуютно. Опять куда-то подевался посадник Свенельд. Век бы его не видеть, варяга проклятого, однако на Мала неожиданно насели гридни[41] посадника, стали требовать, чтобы отыскал Свенельда, а иначе грозились послать весть в Киев о том, что сгинул Свенельд, и тогда неприятностей не оберешься.
Мал увидел двоих воевод посадника, идущих через двор по расчищенным дорожкам между сугробами, и поморщился, словно у него ныли зубы. Сейчас начнут. И какие настырные-то пришли. Сотенный Дубун сейчас станет шуметь и угрожать, а ярл Торбьорн будет только глядеть, да так, что мороз по коже пробирает: не знаешь, чего от него и ждать, того и гляди секирой своей промеж глаз заедет.
И все же Мал выдавил улыбочку и поспешил навстречу пришедшим.
Оба гридня поднялись на высокое крыльцо. Они были в островерхих литых шлемах, надетых поверх войлочных колпаков, сзади свисала до плеч кольчужная сетка, на пластинчатые доспехи накинуты меховые накидки, а на ногах валенки, как у простых мужиков. Зима-то, она не смотрит, смерд ты или гридень, всех обувает в валенки.
– Вы только поглядите, други мои, какой снег, – затараторил древлянский князь. – Оно-то для урожая славно, житушко надежно схоронится и земля увлажнится, да только хорошо это для полян, а не для древлян лесных. По такому снегопаду и зверь уходит, и…
– Ты нам зубы не заговаривай, древлянин, – перебил его Дубун. Вытер рукавицей шмыгающий нос, посмотрел из-под мохнатых бровей недобро. – Говори, посылал ли ты на поиски посадника? Какие вести?
Мал только закряхтел. Вот оно, начинается. И покосился на молчаливого Торбьорна. Ишь, как очами белесыми зыркает, вражина. Сам-то, как леший, все лицо в шрамах, даже рыжая бородища в пол-лица этого уродства не прикрывает.
– Что же вы так горячитесь, киевляне? Я ведь уже сказывал – с девкой разлюбезной уединился Свенельд наш. Она охотница знатная, вот и увела посадника в лесные чащи, в боры дальние. За ней водится надолго уходить, так что нечего шум поднимать. Ты вот, Дубун, припомни, как после охоты на тура меня за грудки хватал да голову снести грозился. И что же? Сам потом на мировую набивался, прощения просил.
– Так тогда посадника всего несколько дней не было, а сейчас уже третья седьмица пошла.
– Но вам-то что Свенельд сказывал перед отъездом? Ты, Торбьорнушка, в селище Сосны ведь присутствовал, от самого посадника наказ получал. Сидеть дружинникам на погостах и дань принимать. А уж он…
Но его опять перебил Дубун. Заявил, что самое время весть в Киев слать да новые войска кликать. К счастью Мала, немногословный Торбьорн воспротивился. Дубун все горячился, настаивал, а варяг свое гнул: дескать, подождем до конца снегопада, тогда и решим.
Они так увлеклись спором, словно князь древлянский и не стоял перед ними. Скоты! Им бы честь выказать да поклониться! Одно слово – завоеватели. Ну что же, недолго им, прихвостням Игоря и Свенельда, по лесам древлянским лазить да люд обирать. Волхвы не зря в чаще уединились, плетут свое великое ведовство-колдовство. Скоро наворожат, что не только Свенельд, но и вся дружина его киевская сгинет. И опять заживут древляне вольготно, как до Олега жили, и никто им не указ будет.
Когда стемнело, Мал вышел через узкую калитку из своего града Малино и, утопая в снегу, стал пробираться к лесу. Мала сейчас было не признать – в шубейке из собачатины, в онучах из волчьего меха, оплетенных ремнями, в колпаке лохматом до глаз. Со стороны глянуть – простой охотник-древлянин с рогатиной на плече. Но тот, кто ждал его в чаще, сразу признал древлянского князя, окликнул негромко.
В сумерках и за снегопадом Мал не сразу его заметил. А как появилась из-за елей высокая фигура с длинным посохом в руках, князь сразу поспешил поклониться. Перед ним стоял волхв в белой овчинной накидке до земли, голова ничем не покрыта, длинные белые волосы и борода снегом припорошены. Даже на черных бровях его с крутым изломом снежинки нависли, а сами глазища горели, как угли.
– Ну что, князь? – спросил волхв.
– Многие тебе лета, мудрый кудесник Маланич. А что сообщить… Ты и без меня знаешь, что посадника как не было, так и нет. Может, и впрямь где-то на заимке дальней с полюбовницей своей схоронился, снегопад пережидает, а может, и заломал его ранний медведь-шатун, волки лютые задрали, и теперь под снегами косточек его не отыщешь. Но одно скажу: не мог он заблудиться в чащах с Малфуткой.
– Неладно это, что девка его повела. Бабы влюбленные – они глупы, как глухари на току. Невесть куда и вывести может.
– Маланич мудрый, да ты ведь сказывал, что в заветные места никто пройти не сможет…
– Да не о том я, – взмахнул белым рукавом волхв. – Источник чародейский погасший мы нашли. А по снегопаду такому и не разберешь, кто погасил его.
– У Стрибога свои прихоти, – сделал полагающийся уважительный жест волхв, обратившись к небу. – А если и вызвал кто тучу снежную… С одной стороны, похоже – только над нашими чащами снег валит. А с другой – мне еще не встречалась такая сила, чтобы совместным усилиям волхвов разогнать снегопад воспротивилась. Так что, думаю, это воля самого подателя ветров, а против нее не пойдешь.
Они помолчали какое-то время, потом Мал стал докладывать, что воевода киевский Дубун все же решил послать вестовых в Киев. Ярл Торбьорн упирался, да у Дубуна упрямства поболее, чем у потока,
