лесу кто-то тоненько и протяжно заплакал, а с другой стороны, наоборот, завыл гневно и зло. Дрожащими руками Малфутка бросила в сторону монету. Лес вздохнул, будто смиряясь, и девушка неожиданно вновь увидела тропу между деревьями, словно стволы елей испугались силы серебра и разошлись. Даже показалось, что за стволами мелькнуло что-то темное. Мелькнуло и пропало. Тогда Малфутка, собравшись с духом, решительно шагнула в образовавшийся проход.
– Я не боюсь тебя!.. Кто бы ты ни был – мне не страшно!
Это было неправдой. Страх накатывал на нее волной, тянул свои когтистые лапы, цепляясь за края одежды, давил, не давая дышать. Однако в душе беглянки возникло и другое чувство. Злость. По- настоящему ярая злость. Нет, этим местам не удастся ее так просто погубить. Она будет идти, не обращая ни на что внимание, она выкажет презрение к этим гиблым чащам. И она победит!
Когда невдалеке что-то подозрительно зашуршало, Малфутка замерла, как иногда замирала на охоте, когда желала остаться незамеченной для дичи. Правда, теперь дичью была она сама. Поэтому, замерев, девушка стала шептать заветные слова, как и полагается, когда хочешь стать незаметной для зверя: «Я ствол Дерева. Я обычный ствол, кора и древесина. Меня нет здесь, а есть просто старая ель, привычная в этом месте».
Так внушают лесному зверью, чтобы он не почувствовал присутствия охотника. И сейчас это сработало. Девушка поняла это, когда те, кто следили за ней, потеряв ее из вида, стали появляться наяву. Она стояла, не смея дышать, и смотрела широко раскрытыми глазами. Она видела их, духов леса. То промелькнул за деревьями сгорбленный мохнатый силуэт, то, наоборот, потянулся из-за дерева кто-то голый и длинный, блеснули зеленоватым светом глаза. Существо это вращало головой, словно кого-то выглядывая, но не видя. А то и вовсе жутко: за деревьями прошел кто-то страшный, высокий, с рогами, как у козла, неся на плече шишковатую дубину. О таких существах Малфутка прежде и знать не знала. И хотя древлянские чащи славились своими нечистыми духами, но чтобы вот так, воочию, видеть их подле себя…
Малфутка от испуга даже закусила костяшки пальцев, сдерживая крик. И все твердила в уме: «Нет меня тут, я воздух, я дымка вечерняя, даже запаха не имею…» А потом поняла, что эти непонятные существа будто переговариваются между собой, словно шорохи и потрескивания леса служили им речью. Однако они по-прежнему не видели ее. А потом совсем рядом заскакали и вовсе непонятные твари: вроде бы лягушки, но черные, как пиявки, голые и каждая размером с добрую кошку. Они вынеслись из чащи стаей, попискивали негромко, но так пронзительно, что девушка невольно зажала уши. И этим движением она выдала себя. Лягушки стали озираться, поблескивая искрами глаз, из чащи вновь выступил страшный козел с дубиной, вертел рогатой головой, мычал глухо, а там и некто лохматый выполз из-под елей, начал с сопением принюхиваться.
«Я дерево, я сосна», – все твердила Малфутка, и существа вроде бы стали терять ее, но тут одна из черных лягушек в прыжке наскочила прямо на замершую девушку, и та не сдержала невольного крика.
Они все разом повернулись к ней, запищали, заухали, стали сходиться. Только горсть брошенного в них серебра опять отпугнула нелюдей. Но теперь Малфутка была как в лихорадке, не хватало сил сосредоточиться, вновь заговорить себя, чтобы стать невидимой.
И она кинулась прочь – откуда и силы взялись. Неслась среди огромных стволов, разбрасывала серебряные дирхемы, визжала так, что заглушала шипение и тихий рык заметивших ее жутких преследователей.
Убегая, она впопыхах забралась на небольшой пригорок над обрывчиком и неожиданно замерла. Замерли и те, кто рвался следом. Видимо, что-то удержало их на расстоянии, и теперь девушка отчетливо видела, что их отпугнуло. Там, на открытом пространстве за облетевшими невысокими кустиками, горел большой костер.
Малфутка так удивилась его живому мерцанию, что и страх прошел. Если тут на самом деле горит костер… если это не морок отводит ей глаза… Значит, есть в этом лесу некто сильный и не опасающийся темной нежити. И значит, ей следует идти именно туда.
Как только она стала рассуждать спокойнее, то и решение пришло. Первым делом девушка сделала то, что должна была сделать давно: скинула с себя и надела наизнанку шубу – так всегда можно отвести от себя глаза Лешего и его свиты.
Но лес не желал так просто отпускать свою жертву. И если нежить лесная и отступила, то коряги по пути стали вырастать из-под снега, подобно гигантским змеям, ветки цеплять за одежду, не пропуская вперед. Девушка почти рычала от злости и страха, но упрямо продвигалась, падала, тут же вставала, больше всего опасаясь, что потеряет направление, собьется с пути и тогда ей предстоит до утра блуждать в проклятом лесу… если не что похуже.
Сзади затрещало сухо, ветка коряги потянулась к ней, ловя сухими сучьями, как покореженными руками.
– Вот я тебя!..
Сказано было человеческим голосом, но не живым, а каким-то древесным, скрипучим. Малфутка взвизгнула и бросила в корягу последней монетой. Все, теперь она была беззащитна.
Костер находился теперь совсем близко, даже дымком повеяло – тепло, по-людски. Значит, не морок это. Но тут случилось нечто вообще странное. Вроде бы Малфутка двигалась прямо на огонь, но никак не могла к нему приблизиться. Девушка не понимала, в чем дело, но заметила, что легкое чародейство с вывернутой наизнанку шубой уже начинает терять силу: вновь заскрежетало сзади, вновь все отчетливее выступили силуэты тянущихся к ней из чащи нелюдских существ. Малфутка рвалась от них, но никак не могла уйти. И лишь через какой-то мучительно долгий миг она сообразила, что происходит: она почему-то шла не вперед, а делала круг вокруг костра. Не умей девушка так хорошо видеть в темноте, не различи она во мраке свои следы на снегу… Малфутка вдруг отчетливо поняла: воздух перед ней был плотен, как стена, она мягко и неощутимо упиралась в него, не в силах сделать шага в направлении к костру и незаметно огибая открывавшееся впереди пространство, за которым светил огонь костра.
Когда-то Яга научила свою подопечную заклятию, помогающему преодолевать трудные места. При гололедице или если встречалась на пути трясина надо было воззвать к Велесу и сказать положенные слова. И хотя Малфутка понимала, что перед ней чародейство немалой силы, она стала громко твердить заклинание:
Белес, в пути Дорогу освети. Дорожка простелись, Дорожка проложись. И свет, и тьма отпусти, Когда я в пути. А слово мое крепко, И на том стою!
Малфутка сделала еще один шаг и поняла, что увязает в стылом воздухе, как в киселе. И тем не менее, она смогла пройти. Шаг, еще шаг. Свет костра впереди стал приближаться, становиться ярче. А сзади зашипело, заурчало зло. Не выдержав, Малфутка оглянулась и увидела странное: первые из догонявших ее существ почти повисли в воздухе, барахтались, словно попав во что-то густое. Они даже переворачивались в воздухе, но как-то медленно, почти плавно. Вон повис наискосок в неподвижном воздухе страшный рогатый «козел», вон барахтаются черные лягушки, а там относит назад застывшее древесное чудище корявое.
Больше девушка не смотрела. Повторяя без конца заклинание, прорываясь через стылый густой воздух, она упрямо преодолевала покрытое чахлыми кустарниками открытое пространство. И не сводила глаз с отчетливо различимого впереди костра. Теперь она даже видела тени вокруг него, силуэты, напоминавшие людские. А главное, она стала разбирать голоса, человеческую речь.
Кем они могли быть – люди, не убоявшиеся разжечь огонь Сварожич[53] среди колдовской чащи Дикого Леса?
Малфутка это поняла, когда воздух неожиданно утратил свою плотность и она, преодолев преграду, стремительно бросилась к костру впереди. И увидела…
Их тут было около десятка – длиннобородых и длинноволосых, в светлых просторных одеяниях и меховых накидках. Они сидели вокруг весело потрескивающего костра, но все как один повернулись, когда перед ними возникла незнакомая девушка, растрепанная и измученная, в обледенелой обуви и вывернутой наизнанку большой шубе.
Малфутка же только глядела и слова выговорить не могла. Радоваться бы, что к живым людям вышла, но она так испугалась, что лишь смотрела расширенными от страха и изумления глазами. Поняла уже, что попала к волхвам-кудесникам. К волхвам, которые все ведают и никогда не прощают тех, кто прознает про их тайные сборища, кто живут в чащах уединенно от остального древлянского племени и творят свое
