ваш, а я его выведу из града, схороню до поры в надежном месте.
Рука Свенельда до этого смело шарившая за пазухой у девушки, замерла. Он отстранился от рыжей, откинулся на меха, облокотясь на локти. Посмотрел пытливо.
– Что это ты, девка, пришлому помочь хочешь?
Она кокетливо повела плечиком, с которого соблазнительно сползала рубаха. Улыбнулась.
– Разве я дурно поступлю, если жизнь кому-то спасу? Улыбка у рыжей Руды приветливая, веселая, а вот глаза глядят серьезно. И глаза такие темные. Раньше она светлоглазой казалась. Хотя, может, это от неясного освещения в горнице? Еще Свенельд подумал о том, что, как бы ни были мудры древлянские волхвы, не одолеть им, не распознать среди его людей Веремуда, с которым даже сам Олег Вещий считался. Так что нечего тут думать. С хитрецой эту девку заслали, чтобы выведала, кто из дружины Свенельда их тайны узнать сможет.
– Ты, красавица, дурно поступишь, если меня сейчас не ублажишь. – Он вновь потянулся к шнуровке на груди девушки. – Кудесник в дружине? О чем таком толкуешь, красавица? Да неужто такому витязю, как я, еще и чародейская сила понадобится?
Он почти подмял ее под себя, но подмял грубо, так как Руда вдруг начала вырываться, даже лицо исказилось. И это одна из покладистых теремных девок? Рвалась, сцепив зубы, царапаться начала. И такой ужас вдруг проступил на ее лице, что варяг подивился: неужто девственность свою так бережет? И даже задор похотливый ощутил. Совсем как в прежние времена, когда в походах брал силком невольниц.
Но все же разобрал ее задыхающиеся слова:
– Если не тронешь меня, я все тебе скажу. Все, слышишь, варяг. Такое больше тебе никто не скажет.
Это было уже интересно. Свенельд ослабил хватку, дав девке подняться, посмотрел на нее, все еще учащенно дыша. Она же выскочила дикой козой, глядя невероятными черными глазищами. И лицо злое такое стало.
– Ты Игорю служишь, варяг. Ты рабом его стал и ничто тебя более не волнует.
Ага, разозлилась. Свенельд же, наоборот, успокоился.
– Ошибаешься, голубушка. Я не раб его – я его друг.
– Друг, который на жену своего князя зарится? Свенельд резко выпрямился, ощутив внезапную ярость. Руда же пятилась, выставив руки ладонями вперед, словно обороняясь.
– Вот-вот. Заришься, закусив язык. Да, ты не раб при Игоре, ты пес князя. Так быть же тебе псом. Шавкой дворовой.
Она по-прежнему держала руки ладонями вперед, но руки эти вдруг стали странно меняться. Маленькие ладошки вытянулись, начали покрываться трещинками морщинок, а от них словно ветром холодным потянуло. От его внезапного порыва у девушки рыжие косы отлетели в стороны и опали распущенными седыми космами. И не было больше дворовой девки Руды – перед Свенельдом стоял крепкий худой старик с длинным лицом, глаза под черными бровями огнем полыхали. Ростом он вдруг вытянулся так, что Свенельду пришлось задрать голову, глядя на него. Да и сам Свенельд будто изменился, уменьшился, ноги укоротились, истончились, став пятнистыми собачьими лапами. От ужаса варяг вскричал. Но вышло – залаял, заскулил по-песьи. И рванулся в сторону, с ужасом понимая, что бежит на четвереньках, натыкаясь на лавки, мечется из угла в угол по горнице, отпрянул от жара ставшей вдруг непомерно огромной каменки. Били в нос запахи: резкие запахи трав, дыма, запах самого страшного старика-волхва – кисловатый, опасный.
Когда волхв больно пнул пятнистую дворнягу ногой, Свенельд заскулил тонко, хотел отскочить, но жесткая рука уже схватила его за загривок. Все что мог теперь бывший посадник, это скалить маленькие клыки да рычать в ненавистное лицо волхва. Волхв же был доволен.
– Говорил же я тебе, что ты пес, Свенельд. Так и вышло. Шавка ты дворовая. И оставаться тебе в собачьей шкуре до тех пор, пока на вашего кудесника меня не выведешь. А теперь – ату! Ищи его, ищи!
И волхв, рывком открыв ставень на окошке, вышвырнул светлую пятнистую собачонку на покатую кровлю нижней галереи.
Свенельд скатился по дощатому настилу кровли, упав вниз. Больно ударившись боком, он заскулил. А когда поднялся, то уже чувствовал себя обычной дворнягой. Псом, послушным воле хозяина, пославшего его на поиск. Он знал, куда бежать. Опустив нос к сырой земле, затрусил послушно туда, где выступала кровля длинной дружинной избы. Еще не разглядев ее, учуял узнаваемые запахи: тепла, меховых полостей, людского дыхания. На миг оглянувшись, рассмотрел наверху светящееся окошко теремной горницы, а в нем силуэт строгого хозяина. Даже хвостом завилял, глядя на него, выгнув непривычно длинную шею.
У теремной избы нес охранную службу уный[16] в длинной кольчуге, он сидел на верхней ступеньке, держа поперек колен копье. В отсвете слабого месяца чуть высвечивался его широкий ромбовидный наконечник. Пятнистая дворняга негромко чихнула, уловив исходящий от дружинника неприятный запах душистых притираний. Но разум ее, который еще не все, как оказалось, забыл, подсказал: это Коста, молодой красавчик воин, не так давно примкнувший к отряду Свенельда. Только этот парень из небедной семьи киевского мастера-шлемника позволял себе такое дорогое удовольствие, как византийские притирания: видать, хотел заманить какую-то местную древлянскую красавицу. Вот Свенельд и назначил его в дозор, чтобы по легкомыслию не лазил по девичьим.
И тут дворняга замерла. Непривычные для собаки мысли-воспоминания словно дали ей очнуться. Да что же это такое?! Пес ли он дворовой или… еще человек? И ужаснулся тому, что должен сделать. А должен он пробраться в дружинную избу и разыскать волхва Веремуда, чтобы пославший его волхв знал, кого погубить. Ибо только тогда Свенельд вновь обретет человеческий облик. Но предаст своего человека. Предаст князя, предаст Ольгу, которую любил и восхищался ею бесконечно.
Это были путаные, неприятные мысли. Но еще неприятнее была чужая воля, направлявшая, давившая. И пятнистая дворняга пошла вперед. Странно пошла, будто спотыкаясь на каждом шагу. Такая мука нахлынула на несчастного пса, что он вдруг поднял узкую морду к месяцу и протяжно завыл, выразив в этом вое-стоне все свое отчаяние.
Коста на крыльце уже начал было подремывать, но тут сразу очнулся.
– Ты чего это, песик? Чего воешь? А ну иди сюда, маленький.
И губами причмокнул. Лучше бы он этого не делал, ибо глупая дворняга так и засеменила к нему, виляя хвостом. В глубине сидел ужас, оттого, что последнее человеческое в нем исчезало. Сейчас прильнет к ласковому воину, а тот, пожалуй, в избу погреться пустит. И уже тогда только воля древлянского волхва останется, только желание найти среди отдыхающих дружинников Веремуда.
Спасение пришло неожиданно. И странное спасение. На вой незнакомой шавки выскочили из закутов спущенные на ночь псы и ринулись на дворнягу с лаем. Свенельд отскочил прочь, сначала за поленницу у сарая сумел заскочить, рыча оттуда и скаля зубы, а когда лохматый волкодав так сиганул на сложенные поленья, что они начали рассыпаться, заметался кругами по двору, огрызаясь, изворачиваясь и с ужасом понимая, что это конец. Ловкие и сильные дворовые псы сейчас нагонят, завалят, разорвут чужую собачонку.
Спас Свенельда Коста. Когда огромный черный пес уже рванул дворнягу, почти подкинув, уный с размаха метнул в него копье. Напавший так и зашелся пронзительным визгом, остальные псы на миг отскочили, а пятнистая шавка, повизгивая от боли в боку, метнулась к той же поленнице, вскарабкалась по выступающим бревнам наверх и спрыгнула по другую сторону частокола.
Свенельд через голову полетел на сырую от недавних дождей землю, взвизгнул и бросился прочь, не переставая скулить. Он несся среди огромных по сравнению с маленькой собачонкой заборов, стылая осенняя ночь оглушала множеством запахов, встречный ветер холодил высунутый язык. Это оказалось даже приятно, дворняга замедлила бег, отрывисто дыша. Она уже почти останавливалась, когда какой-то звук привлек ее внимание. Колотушка ночных сторожей. А там и привычный оклик раздался. Привычный – это значит что-то вроде: «Почивайте, люди добрые, тихо все». Но для усталой бездомной дворняги это был лишь некий набор глупых звуков. И Свенельд с ужасом стал понимать, что, удалившись от того, кого ему приказано найти, он неотвратимо превращается в собаку. Забилась последняя мысль: «Помни, ты человек, человек…»
Пес кинулся прочь от ночного дозора. Впереди выступали ворота города с резными изваяниями столбов,
