комнатка, потаённая, с выходом на наружную лестницу. Кстати, в этой скворечне хозяин и складывал разные подношения от посетителей своего дома, в том числе немецкие марки и даже советские тридцатирублевки, которых в ящике старинного комода почему-то скопилось очень много, чуть ли не тысяча купюр. Немец не сопротивлялся. Он, казалось, даже не был испуган, что вооружённые люди неожиданно подняли его с постели: неторопливо натянул на себя верхнюю одежду и, понукаемый сзади, покинул «заведение», где ему, видно, неплохо гулялось. Партизаны перевернули все вверх дном в поисках оружия, которое должно было находиться при нем, но напрасно. У капитана не было ничего даже близко напоминающего оружие. И в окно не мог выбросить, потому что захватили его спящим. Он и на допросе подтвердил, что никогда не носил с собой оружия. И вообще по его словам выходило, что никакого касательства к армии он не имел, а занимался только хозяйственными делами. Этому чудаку было будто невдомёк, что теперь каждый немец, вооружённый или невооружённый, является врагом советского народа, и только за то уже, что находится на оккупированной территории, подлежит наказанию… Его пришлось расстрелять, а командир отряда после этого сказал со злобной досадой: — Не могли вместо этого… того паскудника притащить!…
Но эпизод с немецким капитаном, как понял вскоре Чубарь, был для отряда в общем-то рядовым событием. Уже на другой день мало кто из партизан вспоминал об этом.
И ещё одно поразило Чубаря во время похода спецотряда Карханова в Батаевские леса — московские партизаны, несмотря ни на какие приказы, совершенно не уничтожали урожай сорок первого года, даром что на полях меж деревнями во многих местах стояли не обмолоченные пока ещё скирды ячменя и ржи, как будто для них, пришедших из-за линии фронта, уже не существовало тех директив, которые когда-то, при отступлении Красной Армии, крепко занимали Чубаревы мысли и заставляли действовать, как он думал, соответственно своему и чужому разумению. И только однажды на рассвете, кажется, по ту сторону железной дороги, поскольку Чубарь теперь умел правильно ориентироваться, бросилось в глаза ему почерневшее колхозное поле, которое остро напоминало другое, веремейковское, что в Поддубище. Правда, здешнее могло сгореть и во время боя, когда вокруг полыхал немилосердный огонь. Но все равно — чужое пожарище сперва словно бы обрадовало Чубаря, а потом и опечалило, бросив душу из одной крайности в другую. Обрадовало потому, что подумалось — кто-то занимался одним с Чубарем делом, жёг хлеб, а опечалило по той причине, что понял он по поведению партизан, по тому, как они прошли мимо сожжённого поля, что дело это не вызвало у них не только одобрения, но и никаких положительных эмоций вообще. Значит, и когда они шли с Кархановым в Кулигаевку, командир отряда ничего не сказал Чубарю о пожаре в Поддубище не из деликатности. Видно, суть заключалась в другом.
Не доходя нескольких километров до Елановки — а эта деревня уже находилась на краю Батаевских лесов, — спецотряд остановился на очередную днёвку. Тут Шпакевич с Чубарем и получили наконец полный инструктаж относительно будущего задания.
— Не передумал ещё идти со Шпакевичем? — первым делом спросил Карханов, когда Чубарь явился по его вызову.
— Мне все едино, — сказал на это Чубарь. Карханов как-то виновато усмехнулся такому ответу, но ни уговаривать, ни поучать Чубаря не стал. Он только попытался растолковать:
— Нам бы хотелось услышать от вас определённый ответ, но инициатива исходила от вашего друга, потому и последнее слово за ним.
— А какое его последнее слово? — поглядел Чубарь на Карханова, потом на Шпакевича.
— То самое, — вместо Шпакевича ответил Карханов. — Так что придётся вам, товарищ Чубарь, собираться в дорогу.
— Я готов.
— Ну и хорошо, — внешне никак не отреагировал на готовность Чубаря командир отряда.
Тем временем к ним троим — Карханову, Шпакевичу и Чубарю, что беседовали на чьей-то заброшенной и уже порядком разобранной мельнице, в которую заглядывал через оторванные сверху доски робкий осенний денёк, — присоединился комиссар Богачёв. Вошёл он почти неслышно, словно проникнул вместе с серым деньком не через дверь, а через решётчатую крышку. Карханов, увидев его, достал из армейской сумки какие-то бумаги, молча подал комиссару. Должно быть, тот знал, что это за бумаги, потому что так же молча взял их и присел у стены на пол, из-под которого слышно было, как внизу тихо плескала в деревянные заплесневевшие стены речушка, которая снаружи терялась в густых зарослях мокрого ольховника, красной калины и спелого рогоза, который давно оброс на концах ядрёными чёрными пестиками.
— Собственно говоря, — обратился к Шпакевичу и Чубарю командир отряда, — группа готова отправиться в путь, хоть сегодня. — Он покусал зубами нижнюю губу, словно хотел поймать таким образом верхний краешек подстриженной бороды, потом прислонил свою палку к большому ларю, который неведомо для чего был когда-то сколочен из досок и служил тут столом, и стал тихо, почти не хромая, похаживать взад-вперёд. — Готовили группу Лапин с Оборотовым, так что вам только остаётся принять людей под свою ответственность. Маршрут, как мы и договорились, надо оставить прежний. Скорее всего, фронт сейчас наиболее стабилен на линии Сухиничей и Юхнова, во всяком случае Центр нам тоже советует направлять вас туда. Правда, это не значит, что завтра или послезавтра что-то там не изменится. Тогда придётся действовать абсолютно самостоятельно. Но есть в нашем плане изменения. С группойпойдет и Гусев, которого вы найдёте на месте. Человек он опытный в таком деле, кстати, вы его, товарищ Шпакевич, хорошо знаете. — Да, — подтвердил Шпакевич, хотя ответа от него, кажется, никто не ждал.
— Появилось добавочное и весьма важное обстоятельство, которое заставило нас выделить третьего человека, — продолжал между тем Карханов. — Сейчас я об этом скажу. Но в группе среди политработников и командиров тоже есть немало проверенных нами, а поэтому и надёжных, как мы считаем, товарищей. Например, Леднёв. Когда-то учился в Ленинградской школе связи. Потом на заочном отделении Военно- политической академии имени Ленина. Последняя должность в РККА: старший инструктор политотдела стрелкового корпуса по работе среди населения и войск противника. Признаться, такой человек и нам бы тут пригодился, но приказано переправить также и его за линию фронта. Видно, у них там большая нужда. А вот и другой товарищ, на которого тоже можно спокойно положиться, Преловский Павел Архипович. В партии с тысяча девятьсот семнадцатого года. Звание — батальонный комиссар. По военно-учётной специальности — преподаватель военно-учебных заведений. В боях участия не принимал. Ну, и так далее. Я назвал двух надёжных товарищей. Гусев, конечно, знает больше таких людей. Понятно, что за линией фронта они пройдут соответственную проверку. Но вы тоже по дороге приглядывайтесь к каждому. И главное — никого в группу не принимайте дополнительно. В вашу задачу входит вывести к своим этих. Ну, а ещё в вашу задачу входит следующее.
И командир отряда бросил взгляд в ту сторону, где читал документы притихший комиссар. Тот, видно, почувствовал, что задерживает разговор, легко поднялся с пола и, подойдя к ларю, отдал все, что было в руках, Карханову.
— Где это она успела раздобыть такую информацию? — удивлённо спросил он.
— Не знаю, — ответил Карханов. — В конце концов это её дело и её секрет. Но когда армейские товарищи просили меня связаться с ней, помочь рацией, я на такое и не надеялся. Вчера вдруг Князев приносит из Бабиновичей, а нам с вами этого и во сне не снилось.
Непосвящённым, то есть Шпакевичу и Чубарю, их разговор был пока что непонятен, и они стояли поодаль от ларя с недоуменными лицами. Хотя такие ответственные люди, как Карханов и Богачёв, могли иметь свои тайны, на то один из них командир, а другой комиссар. Но вот Карханов раскинул на ларе уже знакомую карту, сказал:
— Тут нанесено размещение вражеских частей, подчинённых командующему тылом группы армий «Центр», по состоянию на прошлую неделю. Надо надеяться, что за это время особых изменений не произошло. Словом, в наши руки неожиданно попали весьма ценные разведданные, их уже ждут в Москве, а вам, товарищи, предстоит доставить их за линию фронта. Одно перечисление частей занимает двенадцать страниц машинописного текста. Таким образом, все данные не поместились бы на нашей карте. Кстати, Шпакевич, карту эту мы поручаем вам лично. Внимательно следите и на всякий случай запоминайте: главная квартира командующего тылом всей группировки находится в Смоленске. У нас это помечено таким знаком. Вот. В Смоленске находятся и некоторые другие подразделения, которые входят в штаб командующего тылом. Это — высший начальник СС и полиции, уполномоченный шефа полиции
