— Я думаю так, Джон Картер, — прошептала она. — Я не могу повторить это теперь, потому что отдала себя другому. Ах, если бы вы только знали наши обычаи, мой друг, — продолжала она, обращаясь наполовину к себе самой, — вы получили бы мое обещание уже много месяцев тому назад и могли бы требовать меня раньше всех остальных. Пусть погиб бы Гелиум, но я отдала бы все царство за своего таркианского вождя.
Затем она сказал громко:
— Вы помните ту ночь, когда вы меня обидели? Вы назвали меня своей принцессой, не попросив моей руки, к потом вы хвалились, что боролись за меня. Вы не знали, и я не должна была обидеться, теперь я это понимаю. Но не было никого на Барсуме, кто сказал бы вам, а я не могла этого сделать, что здесь у нас есть два рода женщин в городах красных людей: за одних мужчины борются и потом просят их руки, за других мужчины тоже борются, но в жены их никогда не просят.
Когда мужчина выигрывает женщину, он может назвать ее своей принцессой или другим именем, означающим, что она ему принадлежит. Вы боролись за меня, но никогда не просили моей руки, и когда вы назвали меня своей принцессой, вы понимаете, — она колебалась, — я была оскорблена. Но даже когда, Джон Картер, я не оттолкнула вас, как должна была сделать, потому что вы сделали еще вдвое хуже, когда насмехались надо мной, говоря, что выиграли меня в сражении.
— Я не буду теперь просить у вас прощения, Дея Торис! Вы должны знать, что вина моя лишь в незнании обычаев Барсума. То, что я должен был сделать раньше, хотя я полагал, что моя просьба будет самонадеянной и нежеланной, я делаю теперь, Дея Торис! Я прошу вас быть моей женой, и клянусь своей боевой, виргинской кровью, которая течет в моих жилах, вы будете ею!
— Нет, Джон Картер, это бесполезно! — безнадежно воскликнула она. — Я никогда не буду вашей женой, пока жив Саб Тзэн!
— Только не это, — поспешила она объяснить, — я не выйду замуж за человека, который убил моего мужа, даже защищаясь. Таков обычай! Обычаи правят нами здесь, на Барсуме — это бесполезно, мой друг! Вы должны переносить горе вместе со мной: это единственное, что может быть у нас общего: Это — и воспоминание о коротких днях среди тарков. Теперь вы должны уйти и больше вы никогда меня не увидите. Прощайте, мой вождь!
Отвергнутый, с разбитым сердцем, я вышел из комнаты. Но я не терял надежды и не допускал, что Дея Торис навсегда потеряна для меня, пока церемония брака не свершилась.
Я блуждал вдоль коридоров и совершенно заблудился в массе скрещивающихся переходов, как это было, когда я пошел на поиски Деи Торис.
Я знал, что единственная надежда на спасение была в бегстве из города Зоданги, так как факт убийства четырех стражей потребует объяснения, а благодаря тому, что я без проводника не найду своего поста, подозрения падут на меня, как скоро меня увидят бесцельно слоняющимся по дворцу.
Наконец я подошел к спиральной лестнице, ведущей в нижний этаж, и спустился по ней пока не дошел до двери в большую комнату, где было много стражников. Стены комнаты были увешаны прозрачными драпировками, за которыми я и спрятался, не будучи замеченным.
Общий разговор телохранителей не вызвал во мне никакого интереса, пока в комнату не вошел офицер и не приказал четверым из них сменить тех, кто охраняет принцессу Гелиума. Тогда я понял, что для меня началась серьезная опасность и, действительно, едва взвод оставил комнату, как один из солдат ворвался назад, задыхаясь и крича, что они нашли четырех товарищей убитыми на полу в передней.
В одну секунду весь дворец наполнился народом. Стража, офицеры, придворные, слуги и рабы бегали взад и вперед по коридорам и комнатам, передавая приказания и поручения и отыскивая следы убийцы.
Это было для меня чрезвычайно удобным случаем, и я воспользовался им; когда группа солдат прошла мимо моего укромного местечка, я пошел с ними, прошел через лабиринт дворца, пока не увидел благословенный свет дня, проникающий через целый ряд больших окон.
Здесь я оставил проводников и скользнув к ближайшему окну, ища места, удобного для побега. Окна открывались на большой балкон, выходящий на одну из широких улиц Зоданги. Почва была далеко внизу, около 30 футов, и на таком же расстоянии от дворца была стена футов двадцати вышиной, выстроенная из полированного стекла, толщиной около фута. Для красного марсианина побег этой дорогой казался бы невозможным, но для меня, с моей земной силой и ловкостью, это казалось исполнимым. Единственно чего я боялся, это что меня поймают во дворце до наступления темноты, так как я не мог при ярком свете прыгнуть на стену, тем более, что двор внизу и улицы были запружены зодангцами.
Потом я начал искать, где бы спрятаться, и наконец случайно увидел большое украшение, свисающее с потолка и не достигающее пола футов на десять, внутри которого было укромное место. Я с легкостью вспрыгнул в поместительную вазу и только успел усесться, как услыхал, что группа людей вошла в комнату и остановилась как раз под моей вазой, так что я ясно слышал каждое слово:
— Это работа гелиумцев, — сказал один из вошедших.
— Да, о джеддак, но как они проникли во дворец? Я не могу допустить, что даже один враг при особой внимательности стражи мог достигнуть внутренних покоев дворца, но каким образом пять или шесть вооруженных людей могли пройти незамеченными, это для меня непонятно. Мы скоро узнаем правду, так как вот идет царский психолог!
Еще один человек присоединился к группе, и приветствовав правителя, сказал:
— О могущественнейший джеддак, я прочел странную историю в мертвых душах твоих воинов, Они были убиты не несколькими людьми, а одним противником…
Он помолчал, чтобы слушатели оценили как следует его сообщения, и что его словам мало поверили, было ясно видно по нетерпеливому возгласу недоверия, сорвавшемуся с уст Тзэна Козиса:
— Что за чудесные сказки приносишь мне ты, Нотам? — крикнул он.
— Это правда, мой джеддак! — ответил психолог. — На мозгу каждого из четырех убитых отпечатки были очень сильны. Их враг был высокого роста, носящий знак вашего собственного телохранителя, и его умение бороться почти чудесно, так как боролся он один против четверых и победил их своей огромной хитростью и сверхчеловеческой силой и выносливостью. Хотя он и носит знак Зоданги, мой джеддак, такого человека еще не было в этом или другом городе Барсума. Душа принцессы Гелиума, которую я спрашивал и экзаменовал, для меня непонятна, она прекрасно владеет собой. Она сказала, что присутствовала лишь при одной части сражения и что она видела только одного человека, который боролся со стражей и которого прежде она никогда не видела.
— Где мой спаситель? — спросил другой голос, в котором я узнал голос двоюродного брата Тзэн Козиса, спасенного мною от зеленых воинов. — Клянусь знаком моих предков, — продолжал он, — описание подходит к нему чрезвычайно, особенно к его умению сражаться.
— Где этот человек? — закричал Тзэн Козис. — Привести его ко мне сейчас же! Что вы знаете о нем, брат мой? Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется странным, что в Зоданге был такой боец, а имена его мы не знали до сегодняшнего дня. Да и имя его, Джон Картер! Кто слышал когда-нибудь такое имя на Барсуме?
Скоро принесли известие, что меня нигде не могут найти, ни во дворце, ни в бараках эскадрона воздушных разведчиков. Они нашли Кантос Кана и расспрашивали его, но он ничего не знал о моем местопребывании. Что касается моего прошлого, то он знает очень мало, так как он встретился со мной лишь недавно, во время нашего плена у варунов.
— Следите и за этим, — приказал Тзэн Козис. — Он тоже иностранец, и похоже, что они оба из Гелиума. Там, где один из них, мы скоро найдем и второго. Учетверите воздушные патрули и подвергайте каждого человека, покидающего город по почве или по воздуху самому строгому допросу!
