Вопрос остался без ответа. Солдаты смотрели на него с опаской, как на экзотического зверя.
– Нет, такой мерзости я еще не пробовал, – сказал лесник. – Так бы и плеснул тебе в морду...
И я понял эти слова как сигнал.
– Плескай! – крикнул я. И мой голос показался мне оглушительным. Звук отразился от внутренних стенок моего шлема и ударил в уши.
Лесник услышал. Реакция у него была отменной. Он не потерял ни доли секунды. И лишь когда плошка с похлебкой полетела в незащищенное лицо нагнувшегося к нему солдата, а вторая плошка вылетела из рук Кривого, я понял, что они это сделали бы и без меня. Не рассчитывали они на мою помощь. Больше того, Кривой понимал по-русски, и последние слова лесника относились к нему. Были сигналом.
А дальше, в следующую минуту, было вот что: почему-то я не стрелял – как-то в голову не пришло. Я бросился на стражников сзади, размахивая ружьем, как дубинкой, и моя акция была совершенно неожиданной как для стражников, так и для лесника с Кривым – я-то забыл, что вместо лица у меня железное муравьиное рыло. Ложе ружья грохнуло о шлем солдата, шлем погнулся, солдат отлетел к стене, сбил с ног другого стражника, и мной почему-то овладело желание немедленно заполучить двойной топор, которым размахивал солдат, правда, угрожая более своим, чем чужим. Я вцепился в древко топора и рванул его к себе – ружье мне мешало, но солдат с перепугу отпустил топор, и я оказался обладателем двух видов оружия, а на самом деле выключился из битвы за перевооруженностью. Пока стражники старались понять, что за гроза обрушилась на них с тыла в образе одного из них, Кривой свалил ближайшего к нему противника, еще с одним справился лесник и отнял у него копье. Остальные стражники сочли за лучшее сбежать, вопя как резаные.
Я с ружьем и топором бросился к леснику, и заглушенные шлемом мои возгласы испугали Кривого, который встретил меня выставленным навстречу копьем. Но Сергей Иванович соображал быстрее. Я полагаю, что он сначала узнал свое ружье, потом связал с ним страшилище в муравьином шлеме и разорванных джинсах.
– Спрячь пику! – крикнул он Кривому. – Это моя интеллигенция.
Не могу сказать, что это было самое приятное для меня обращение в темном туннеле горы, – наверное, я слишком закомплексован, но в принципе я был рад возможности сложить с себя ответственность – хватит с меня одиночных путешествий.
– Давай ружье, – сказал Сергей Иванович. – Что, пули берег?
– Не хотел поднимать шума, – ответил я.
Кривой уже был в камере, резал веревки на руках остальных пленников.
– Сейчас они вернутся, – сообщил я леснику. Я не ждал, что он согласно правилам игры бросится мне на шею с криком: «Ты мой спаситель!», – но уж очень он был деловит и сух.
– Знаю, – сказал он. – Ружье в порядке? В реке не купал?
– В порядке, – кивнул я.
И все-таки встреча должна была быть иной.
– Ну, где там люди? – крикнул лесник в темноту камеры.
В конце коридора послышались крики и топот.
– Ты никого не прихлопнул? – спросил лесник, срывая со стены факел и придавливая сапогом плошку. Сразу стало темнее.
– Нет.
– И не должен был. Не в характере, – ухмыльнулся лесник. – Шлем так подобрал?
– Так.
Как будто я был мальчишкой, обязанным отчитаться дяде в шалостях, но все-таки не преступившим пределов дозволенного. Хотя неясно было, одобряет ли он мое миролюбие или не согласен с ним.
– Молодец, – сказал лесник. – Кривой тебя даже не признал.
Кривой выгонял своих товарищей из камеры. Делал он это бесцеремонно, не у всех даже были развязаны руки – он на ходу пилил путы, покрикивал на черные шатающиеся тени.
– Пойдешь за ними, у тебя топор – прикроешь. Да и защищен ты больше, чем другие. Я задержусь.
– Я с вами.
– Хватит, неслух, – возразил лесник. – Ведь случай, что ты нам помог. Скорее всего должен был и сам погибнуть, и нам не помочь. Ясно? Ты хоть теперь слушайся. Я лучше знаю.
И я пошел за толпой узников, которые трусили к выходу из горы. Они успели разобрать оружие, брошенное солдатами.
Кривой обогнал толпу и бежал впереди, вырывая из стены редкие факелы и топча их. Я оглянулся. Маленький силуэт лесника, затянутый дымом, виднелся у стены.
Вдруг гулко, на всю гору, раскатился выстрел. Ему ответил далекий крик. Силуэт лесника сдвинулся с места – он бежал к нам.
Я поспешил за толпой, туда, где впереди коридор пропадал в полной темноте.
Я чуть не проскочил нужного поворота, черного в темноте, и приостановился в нерешительности – и тут меня догнал лесник.
Он чуть было не налетел на меня, но каким-то шестым чувством понял, что я остановился, и крикнул на ходу:
– Сюда, направо, только на цыпочках. Теперь мы должны исчезнуть.
Я бежал шаг в шаг за Сергеем, и вскоре мы догнали остальных.
Лесник шепотом окликнул их, Кривой, тоже шепотом, отозвался. Мы остановились.
Мы отошли от входа в этот второстепенный штрек метров на сто, и я увидел, как в его отверстии промелькнул факел – преследователи бежали мимо по главному туннелю.
– Вы что, здесь были раньше? – спросил я лесника тихо.
– Чего я здесь не видал? – отозвался он.
– А как знали?
– Раньше обсудили, в камере. Кривой здесь бывал. А вообще-то отсюда не возвращаются.
– Знаю, – сказал я.
– Поглядел?
– Поглядел.
– Наверное, даже больше меня видел. Я-то все больше понаслышке.
Мы пошли дальше.
Я не сразу догадался, что мы вышли на склон, – ночь стала темной, луна зашла, и только по внезапной волне свежего воздуха я понял, что мы покидаем гору.
Я остановился, пока мимо проходили остальные. Поглядел на небо. И подумал, что, может быть, больше никогда не увижу этого звездного неба! Ни одного знакомого созвездия я не нашел.
Мы шли очень медленно, куда медленней, чем если бы оставались вдвоем с лесником. Мне хотелось припустить вперед – ведь впереди была еще река, потом открытая пустошь. А приходилось идти сзади плетущихся крестьян, и ничего другого не оставалось.
Нам дали передышку – ровно настолько, что мы успели спуститься с горы к реке ниже моста, примерно там, где я через нее перебирался. Но, к сожалению, нас увидели раньше, чем мы смогли затаиться в прибрежных кустах. Стрела на излете воткнулась в землю рядом со мной.
Мне казалось, что я давно, много дней, месяцев, иду по этому миру – и в сущности какая разница, параллельный он или фридмановский, заключенный в электрон. Он живой, в нем убивают, мучают и даже живут. И я в нем живу. И лесник.
В кустах произошла задержка – пленники не решались ступить в воду. Сквозь листву угадывался мост, и по нему уже бежали черные фигурки – нас могли отрезать от леса.
– Тут глубоко, – предупредил я. – За островом мельче.
– Знаю, – сказал лесник. – Многие плавать не умеют. Говорил я Кривому – к мосту надо бежать. Сбили бы караул. Ты, может, эту банку с головы стянешь? А то перевернет тебя, как корабль в бурю.
– Ее не снимешь.
Кривой, ругаясь, размахивая руками, загонял в воду крестьян. Лесник присоединился к нему. От горы уже подбегали солдаты – стрелы начали ложиться среди нас.
– Топор не бросай! – крикнул мне лесник. – Если тяжело, Кривому отдай.
