Федор Федорович Чешко
Виртуоз боевой стали
1
Дубинка сухо и коротко щелкнула по деревянному шлему, и ученик рухнул на истрескавшиеся каменные плиты боевого дворика. Поединок… Никто и мигнуть не успел. Видевшим показалось, будто из- под ученических доспехов для палочного боя вдруг исчез человек, и они, лишившись опоры, обвалились к ногам испытующего бесформенной грудой щитков и стеганых валиков.
Испытующий не смотрел на сбитого с ног. Он был обескуражен и огорчен: трое первогодков оказались не способны парировать даже первый удар. Трое. И вряд ли те два, что остались, окажутся лучше. Неужели скалистые земли Арсда перестали рождать настоящих воителей? Или Первый Учитель стал слишком стар для своего ремесла? Горькие, досадные мысли… А этот, не выдержавший испытания, уже поднялся (с трудом, неловко), понуро отошел, освобождая место для следующего. Что ж, пора заканчивать. Время позднее, солнце уже споткнулось о зубчатые вершины Последнего Хребта, тень крепостной стены облила чернотой почти треть боевого дворика, и горнисты вот-вот протрубят к вечерней молитве. Пора заканчивать. Для того чтобы уяснить причины случившегося, еще найдется время. Целая ночь впереди, и можно будет наедине с собой, обуздав хаотические порывы чувств крепким якорным канатом рассудка, определить меру своей вины. Ведь недомыслие либо неумелость любого из Учителей – это тяжкая провинность того, кому вверена высшая власть Командора и архонт-магистра Орденской Школы…
Нет, хватит. Испытуемые ждут.
Он коротко глянул в слепые решетки, подменившие собою лица двух переминающихся у стены мешковатых фигур, ткнул пальцем:
– Ты!
Выбранный ученик вздохнул с надрывом, будто бы с жизнью прощался, тряхнул головой и двинулся на сближение.
Для этого Первый Учитель счел подходящим воплощение «Задумчивый краб». Выбор напрашивался: мальчишка приземист и длиннорук. А ведь он неплох в движении, совсем неплох. Только вот колени сгибает чуть больше, чем следовало бы, и слишком напряжен. Похоже, реакция у него не очень… Впрочем, посмотрим.
Архонт не стал дожидаться, пока ученик подойдет на расстояние, удобное для удара. Ноги властно толкнули одетую в шлифованный камень землю, и встрепенувшееся пространство рванулось навстречу в коротком хищном прыжке. Потом был резкий трескучий удар (это дерево встретилось с деревом), и архонт- магистр отскочил, замер, закусив губу.
Отбил! Ученик отбил удар – спокойно, не сделав лишнего движения (сделал бы лишнее – не успел бы сделать нужное). Нет, хорош мальчишка, верное слово – хорош. Ну-ка, присмотримся внимательнее.
Новый прыжок, и оба – испытующий и испытуемый – исчезли из наблюдающих глаз, утонули в бешенстве взмахов и ударов, а потом из этого мельтешащего вихря вывалился ученик – нелепо, спиной вперед. Вывалился и с маху сел на землю, обалдело замотал головой, не соображая, что это за напасть такая приключилась с ним только что.
Первый Учитель улыбнулся, под седыми клочьями усов влажно блеснули желтые ломаные зубы.
– Четвертый.
Это было первое слово, произнесенное старым виртуозом за нынешний вечер. Что ж, он прав. Парнишка сумел отбить три удара (а они были хороши, достойны настоящего бойца). Да и четвертый, поваливший его, исхитрился наполовину ослабить – не удар это получился, а скорее толчок.
– Капля радости в чаше печали. – Архонт дернул щекой. – Я уже начал было привыкать к мысли, что Келья Второго года будет пустовать до новой весны. Но теперь, слава могучим Ветрам, нашелся хоть один…
– Два, – снова осклабился Первый Учитель.
– Ты настолько уверен в этом?
Старик пожал плечами и отвернулся.
А последний из учеников уже шел навстречу судьбе. Нет, не шел – скользил, пританцовывал, перебрасывая дубинку из руки в руку. «Пенный Прибой»? Ого…
Командор и архонт-магистр, конечно, быстро управился бы с малоопытным подростком, если бы безграничное изумление не сковало его движений, когда, вместо того чтобы самому наносить удары, пришлось отбивать стремительно заметавшуюся вокруг ученическую дубинку – раз, и еще раз, и еще, и снова… Трещало сшибающееся дерево, качались, кружились перед глазами солнце, стена, земля, глубокая чернота за ученической маской, и тело пьянело, упиваясь стремительностью схватки…
И вдруг все кончилось.
Некоторое время архонт стоял, будто оцепенев, ощущая какое-то болезненное неудобство в правой ладони. Несколько бесконечных мгновений понадобилось ему, чтобы понять: дубинки в руке нет, она валяется под ногами. Выбил? Обезоружил? Его, воителя, виртуоза, – обезоружил?! И колено вкрадчиво наливается мозжащей болью… Неужели достал?!
Широко, во весь рот ухмыляется гордый учеником и собой Первый Учитель, и этот, который тут, рядом, – он стащил с головы шлем, он тоже улыбается (растерянно так улыбается – сам еще не верит в то, что совершил). Всклокоченный, запыхавшийся, зеленые глаза лучатся детским восторгом… Командор шагнул к нему, тяжело опустил ладони на показавшиеся неожиданно узкими и слабыми плечи.
– Как тебя зовут?
– Нор Лакорра Санол, – ответил ломкий, срывающийся от волнения голос.
Полдень вливался в долину потоками неспешного теплого ветра, дробился солнечными сполохами в россыпях мелких соляных кристаллов – обильных следах давным-давно покинувшего эти места моря, проступающих на граните окрестных скал.
Здесь не было ничего, кроме этих скал, серого песка, ветра и мутного потока (уже не ручей, но еще не река), петляющего между нагромождениями изувеченного временем камня – мертвого камня, жалкого в своих безнадежных попытках очертаниями походить на живое. А вверху – только синева (спокойная, безразличная) и одинокое солнце, и все.
Полдень.
Время для одиночества и схватки внутри себя.
Нор шел у самой воды, ощущая босыми ступнями плотную сырость песка; и проплывали по сторонам валуны, причудливые громады утесов, а изредка и фигуры уединившихся учеников – застывшие среди камней в каменной же неподвижности смуглые тела, одинаково перечеркнутые белизной набедренных повязок.
Вот и привычное место – проточенная водою скала, перебросившаяся через поток мрачноватой, тяжеловесной аркой; и тщательно скрываемая ото всех тайна, непонятно почему вздумавшая уродиться в этой мертвой долине.
Тайна. Невзрачный стебель, нахально тянущийся вверх. Он не мог, никак не мог вырасти тут, но вот – вырос, и плевать ему, что не бывает такого, а для тех, кому вздумается исправить недосмотр Всемогущих Ветров, допустивших живое укрепиться в не ему надлежащем месте, он припас длинные, свирепо изогнутые шипы. А ведь могут, могут найтись истовые поборники гармонии и порядка, тем более – среди орденской братии, тем более – в стенах Школы. Поэтому Нор и превратил существование этой колючки в свою тайну, а если что, так и драться за нее станет.
Сентиментально?
Да.
И Первый Учитель говорил, и Командор наставляет, что излишняя для воителя чувствительность нарушает гармонию души Нора. Именно с этим назначено ему сражаться в часы полуденного уединения. Только назначения архонт-магистра нужны Нору, как на пожаре ложка. Нор и сам разберется, с чем ему драться внутри себя.
Он нащупал измочаленный кончик стягивающего ворот шнурка, потянул, и заношенный невесть сколькими поколениями учеников коричневый подрясник тяжко осел на песок. И Нор тоже опустился на песок, скрестил ноги, уперся ладонями в колени, пытаясь отлучить чувства от окружающего – как всегда, как в любой день из полутора лет, вырванных из жизни для Школы. И – как всегда же – ничего из этой
