ушей.
Приехавших на совещание позвали в комендатуру.
— Пошли и мы, — сказал Захар Довгаль.
— Пускай другие зайдут, а мы успеем.
— Не боишься, что позанимают места? — шутя спросил Довгаль.
— Ничего, постоим.
Когда-то, лет пятнадцать назад, здание это перевезли в Бабиновичи от Полужа, правого притока Беседи, где его оборудовали под мельницу. Но не кончили. Когда в местечке понадобился второй дом для сельсовета, почти уже готовую мельницу разобрали и переправили на лошадях сюда, перестроив изнутри согласно новой планировке. Теперь в нем был большой зал, в котором проходили сессии сельского Совета и разные другие торжества, а также приемная, где сидел секретарь Совета, и кабинет председателя — просторная комната в три окна по одной стене. Прежде чем попасть в зал заседаний, кстати, как и в кабинет председателя, нужно было пройти через приемную, перегороженную, совсем как в сберегательной кассе или на почте, барьером с замысловато выточенными деревянными балясинами.
Немцы не изменили внутреннего устройства, оставили все, как было. Разница только в том, что за перегородкой в приемной теперь сидел немец в чине унтер-офицера, а кабинет председателя занимал Гуфельд.
Новые хозяева дома были приветливо снисходительны, при входе в зал стоял даже молодой солдат, показывающий дорогу гостям, мол, не смущайтесь, проходите.
Рассаживались по рядам долго и шумно, тем более что никто не торопил и не мешал. Даже когда они все расселись и, казалось, угомонились уже и в зале воцарилась относительная тишина, им еще долго пришлось ждать коменданта. Наконец порог переступили друг за другом двое мужчин. Один был в штатском, среднего роста и, видимо, средних лет, во всяком случае, молодым назвать его нельзя было даже на первый, весьма мимолетный взгляд… Казалось, он совсем без интереса обвел темными глазами зал. Но равнодушие его было обманным, внимательному человеку довольно было почувствовать на себе этот вроде бы нелюбопытный взгляд, чтобы убедиться в обратном — за внешним безразличием в глубине глаз таилась та особая зоркость, та проницательность, которая позволяет мгновенно оценить и попять многое. Второй немец был военным. Этот немец от штатского отличался внешней подобранностью, разумеется, как и надлежит военному, несмотря па полноту сорокалетнего мужчины, в нем даже по виду чувствовались живость и сноровка человека, который пока ни от чего в жизни не собирается отказываться. Войдя в зал, он сразу чему-то улыбнулся и первым двинулся от дверей по узкому проходу с левой стороны к длинному столу на помосте, который напоминал низкую сцену. По тому, что в руке военный держал, словно хлыст, обыкновенный шомпол от пехот— пой винтовки, нетрудно было догадаться — ото комендант Гуфельд.
Не отрывая глаз от коменданта, Зазыба вдруг вспомнил, как в начале оккупации вообразил было Гуфельда… немецким коммунистом… Могло же такое прийти в голову!… От ото» прошлой несообразности у пего даже сделалось горячо внутри, где-то под ложечкой.
Тем временем комендант остановился за столом, как раз в центре, и взмахнул над самой столешницей шомполом, видно, но привычке, но присутствующими этот жест был воспринят как угроза.
— Добры дзень, панове, — картавя, поздоровался по-белорусски комендант, собрав на своем чуть ли не квадратном лбу глубокие морщины, будто ему стоило большого напряжения сказать это; он, видно, собирался и дальше говорить по-белорусски, но не смог отыскать в своей памяти нужных слов, а может, забыл начало речи, беспомощно засмеялся и обратился к штатскому, сидящему сбоку, что-то тихо говоря ему по-своему.
— Комендант приветствует вас всех в этом зале, — не вставая начал весьма неплохо по-русски штатский; он не дал себе труда подняться в присутствии коменданта, стоящего за столом, и это свидетельствовало о некоей его независимости, а может, человек этот хотел даже подчеркнуть свою непричастность к тому, что должно тут произойти.
Во всяком случае, Зазыбе сразу захотелось увидеть реакцию коменданта па эту самостоятельность штатского. Но напрасно. Тот не подавал вида, и было непонятно, нравится ему поведение переводчика или нет. «Кто их тут, дьяволов, разберет!» — досадливо подумал Зазыба. Однако интерес его к человеку, который так недурно говорил по-русски, употребляя порой даже местные словечки, и который наверняка случайно оказался в переводчиках, остался. Поэтому, не выдержав и минуты, Зазыба стал все чаще переводить взгляд с коменданта на штатского, потому что суть происходящего была в нем; при этом он, видимо, производил свои наблюдения слишком подчеркнуто, и вскоре и сам ощутил па себе не менее пристальный взгляд штатского, который, кстати, уже не оставлял его без внимания до конца.
Комендант между тем положил поперек стола шомпол, как будто ему наскучило пугать и забавляться им, не поворачивая головы, нащупал сзади освободившейся рукой спинку стула, подвинул его на дощатом помосте ближе, чтобы пришлось как раз, и сел. При этом он как-то резко откинулся на спинку, даже еще не прикоснувшись к обитому кожей сиденью, невольно произведя смешное впечатление. По па лицах присутствующих ничего не отразилось, не те были обстоятельства, не те условия и не то место, чтобы позволить себе, хоть и нечаянно, зубы скалить. Местные вели себя сдержанно, даже степенно: у кого ото было притворством, у кого — смутным страхом, а у кого — естественным, откровенным верноподданничеством.
— Прежде чем говорить о наших местных делах, я зачитаю вам, панове, обращение генерального комиссара к жителям Беларуси. — Комендант рывком выпрямился над столом и взял из толстой папки, которую принес с собой, лист синей бумаги. — «Освобожденный из-под советского ига, — начал он читать, — непобедимой силой победного немецкого оружия, белорусский край свободно вздохнул. Прозвучал и смолк звон оружия на Беларуси. Под надежной защитой немецких вооруженных сил можно снова взяться за восстановление разрушенных домов, мастерских и хозяйства. Следом за немецким солдатом пришел сюда немецкий государственный деятель, чтобы осуществить руководство краем. Целью его славных во всем мире и признанных даже враждебными завистниками усилий является создание для вас изобилия и обеспеченной будущности в границах нового великого немецкого государства, которое образуется в Европе. Он пришел как друг готового к сотрудничеству народа, как охранитель справедливого порядка и опытный создатель всеобщего достатка. Край должен снова возродиться. Вам и вашим детям будет обеспечено спокойное будущее благодаря немецкому порядку… Белорусы, первый раз в вашей истории победа Германии дает вам возможность обеспечить вашему народу свободное развитие и спокойное будущее, без российско-азиатско-большевистского гнета и чуждого господства. Я надеюсь, каждый из вас понимает, что его интересы тесно связаны с интересами Германии, что вы будете верными последователями и помощниками немецкого руководства…»
Штатский кончил переводить, и в зале раздались хлопки. Для Зазыбы это было настолько неожиданным, что он сначала даже не понял, с чего это вдруг. Сам он не стал хлопать, но, чтобы не было после неприятностей, задвигался на стуле, будто бы в восторге от зачитанного комендантом обращения генерального комиссара Белоруссии. Глаз он при этом не поднимал, уставился на свои колени, чувствуя пронзительный взгляд немца в штатском.
Комендант тем временем снова неуклюже опустил зад на стул и под рукоплескания что-то сказал переводчику.
— В целом население вашего района, — продолжал он через минуту, — встретило нас лояльно, в некоторых деревнях даже, по доброму вашему обычаю, хлебом-солью. Например, в Забычанье таким образом встретили танковую колонну Якименко Павел и Каплунова Настасья, в Белом Камне — Привалов Трифон, а в Артюхах крестьянин Лахманов остановил артиллерийскую батарею и показал мины, которые были заложены на дороге советскими саперами. Вместе с тем сегодня я лично получил приказ от военного коменданта района, в котором указывается, что есть случаи, когда отдельными злостными врагами нового порядка распространяются ложные известия с фронта, а две семьи из Прудищанской волости наказаны за преданность фашизму. Кроме того, имеются случаи; нападения на немецких солдат. Так, возле Прусинской Буды неизвестные вооруженные напали на автомашину, в которой ехал начальник полевой жандармерии района. Поскольку виноватые не были найдены, пришлось взять из каждой близлежащей деревни по заложнику. За семь пробоин, которые обнаружены в бортах автомобиля, расстреляны семь человек местного населения. В приказе военного коменданта района специально подчеркивается — за каждый подобный случай, если не будут выявлены действительные преступники, полевая жандармерия и полиция
