тропинку. Как раз этого Чубарю теперь и хотелось, ведь тогда бы Хоня наверняка уж не наткнулся на немцев, которые двигались по гутянской дороге. Но вот толпа возле криницы вроде снова зашевелилась, раздалась в стороны. Из середины ее наконец вышел тот конник, который слезал с седла, чтобы поглядеть на убитого лося. Он еще не поставил ногу в стремя, как что-то закричали у криницы остальные немцы, а еще через минуту стало видно, как вспрыгнул и понесся опрометью к опушке осиротевший лосенок. Мчался, бедняга, прямиком, даже не попадая на дорожку, по которой совсем недавно вел его на водопой лось, но все-таки устремлялся к тому месту, откуда выныривала из леса на суходол тропинка — близко, всего шагах в десяти от Чубаря. Волнуясь и желая удачи лосенку, Чубарь в то же время не спускал глаз и с веремейковской толпы, где все еще возвышались па лошадях немцы. Поэтому для Чубаря не могло остаться незамеченным, как кое-кто из немцев вскинул на уровень плеча карабин, беря на мушку лосенка. Это кольнуло 'Чубаря прямо в сердце, сперва из страха за лосенка, который мог погибнуть под выстрелами, а потом от сознания собственной уязвимости, — ведь стрелять немцы будут оттуда, напротив, и можжевельник, за которым прятался Чубарь, не мог стать преградой, не мог задержать пули. В неизмеримую долю секунды возможность опасности этой сделалась настолько реальной, что Чубарь даже не впал в оцепенение, на некоторое время, пускай самое короткое, обычно затемняющее четкость мысли или движения. Инстинкт самозащиты, который выработался по дороге сюда и который обострил восприятие окружающего, начиная с людей и кончая предметами и вещами, тут же швырнул его ничком, как что-то полуживое и тяжелое, даже дрогнул топкий торфяник. Но скоро выяснилось, что и этого для спасения мало. Ожидая стрельбы, Чубарь ощупью сполз в какую-то яму слева, похожую на небольшое логово. Однако ни одного выстрела не послышалось. А вскоре и крики утихли на суходоле. Выходило, что понапрасну Чубарь падал на землю и лежал в этой ложбине, как распятый. Пристыженный, он словно бы нехотя поднялся из распадины, отряхнул колени свободной рукой и уже потом опасливо глянул поверх можжевельника на суходол. Лосенка на лугу не было. Не иначе — успел забежать в лес. Веремейковцы тоже не стояли на месте, понемногу расходились от криницы, направляясь в гору, а всадники — так те уже гарцевали совсем поблизости от большака, намереваясь присоединиться к общей колонне. В арьергарде чадил бронеавтомобиль.

Голова немецкой колонны тем временем вползала на пригорок, за которым скрывался большак. Пристально, будто выглядывая знакомых, Чубарь просмотрел колонну из конца в конец. Она состояла из артиллерии, пехоты и конников. Первыми, возглавляя шествие, двигались три легкие пушки, на зарядных ящиках впереди сидели ездовые и похлопывали вожжами лошадей. Затем шагала пехота, сбивая с дороги на обочины, поросшие цепкой муравой и раскидистым подорожником, пыль. Кавалерия держалась сзади, она почему-то слегка отставала, образуя небольшой просвет в колонне, — возможно, именно потому, что легко могла догнать всех, двигающихся перед нею. В некоем промежутке, если вообще не в конце колонны, должен был занять свое место и бронеавтомобиль. Но этого, судя по всему, не произошло. Внезапно случилась в колонне задержка, что-то обеспокоило немцев. Чубарь заметил, как остановилась вся колонна и несколько конников помчались из конца в конец ее, то ли отдавая команду, то ли передавая ее. Тогда и Чубарь настороженно бросил взгляд вдоль колонны, обводя глазами и суходол, насколько можно было отсюда видеть в стороны, и ржаной склон на кургане, и дорогу из Мелька. Казалось, ничего подозрительного, могущего встревожить немцев, даже и близко не было. Между тем это было не так. По дороге из Веремеек вниз уже торопилась лошадь — под седлом, но без седока. По всему было видно, что лошадь догоняла колонну. Можно было думать, разумеется, по-всякому: и что она, будучи запасной, где-то отвязалась, залезла в хлеба, и что… Хотя, с другой стороны, подобные догадки были неосновательны уже потому, что лошадь все-таки была кавалерийской, значит, приученной к определенному порядку. Да и терять время в таких раздумьях не стоило, поскольку дальше случилось как раз то, что само уже создавало полную ясность. Конечно, что-то стряслось с седоком. Но где? От колонны отделилась группа всадников, может, целиком какое-то подразделение, и повернула лошадей назад в Веремейки. А еще одна группа, рассыпавшись по полю и суходолу, принялась сгонять к дороге веремейковцев.

Чубарю из-за можжевеловых кустов видно было, как метался там рядом с немцами Браво-Животовский, помогая им сгонять в одно место своих односельчан. От него, казалось, ни на шаг не отставал и тот незнакомец, что застрелил сохатого. «Значит, Браво-Животовский стал полицаем!» — наконец смекнул Чубарь, иначе нельзя было объяснить то, что тот вытворял теперь, как нельзя было объяснить иначе и то, что Браво-Животовский открыто носил при себе винтовку. «А кто же это?» — терялся в догадках Чубарь, имея в виду Рахима. И напрасно. Человек был вправду ему незнакомый. «Небось притащился откуда-то в Веремейки вместе с Браво-Животовским», — решил про себя Чубарь, ошибаясь только в одном — Рахима привел в деревню не Браво-Животовский, а Роман Семочкин. Если бы открытие это Чубарь сделал в другом случае, а не теперь, то и реагировал бы на такое обстоятельство скорей всего по-другому. Теперь же он только отметил про себя это обстоятельство как факт, который стоит удержать в памяти.

Чтобы не пропустить чего, Чубарь становился на цыпочки, высовывая голову из-за можжевельника, не очень заботясь даже, что станет для немцев случайной мишенью. Но вот колонна, которая приостановилась на некоторое время, тронулась с места и двинулась дальше в прежнем направлении.

Через несколько минут на гутянской дороге уже столпились чуть ли не все веремейковцы — мужики и бабы, которые оказались поблизости и которых можно было погнать гуртом; Бронеавтомобиль, не успевший присоединиться к основной колонне, тоже повернул от суходола к крестьянам, и, как только проехал через толпу, которая отхлынула на обочины, конвойные — конные немцы и два пеших полицейских — погнали веремейковцев к воротам.

Но что стряслось? Почему вдруг так всполошились немцы, увидев коня под пустым седлом? Неужто нашелся какой-то храбрец в Веремейках да и пристукнул отставшего гитлеровца? Раздумывая над этим, Чубарь даже перебрал в памяти, кто в Веремейках способен на такой поступок. Но, кажется, все веремейковские мужики, которые оставались в деревне после мобилизации, были в наличии здесь, на суходоле. Хотя, разумеется, могло получиться иначе. С чего-то же оказался в Веремейках Браво- Животовский!…

Между тем скоро гутянская дорога опустела с обоих концов — немецкая колонна скрылась за пригорком, веремейковская толпа тоже пропала из глаз, не иначе, подходила уже к воротам. И вдруг в той стороне, возле Веремеек, грянул винтовочный выстрел. Хотя особой неожиданности в этом не было — неспроста же немцы погнали людей в деревню, конечно, на это была причина, — однако, услышав его, Чубарь вздрогнул. Но выстрел остался одиночным, будто случайным, и больше не повторялся. И тем не менее у Чубаря после этого пускай даже случайного выстрела появилось такое ощущение, будто он переместился в иную физическую среду, чем до сих пор.

На гутянской дороге тем временем оседала пыль, поднятая недавним движением.

Солнце, которое слишком долго, даже необычно долго — то ли помогая здешним жителям, то ли предавая их — лежало на правом склоне веремейковского кургана, наконец не удержалось на нем и скатилось по ту его сторону, озарив небосклон короткими вспышками, словно по солнцу, по самому его раскаленному ободку, ударил кто-то невиданным молотом. Небо над суходолом потемнело на мгновение. Но этого вполне хватило, чтобы и луг напротив, и холмистое поле с зеленым картофельником вдали за криницей, и ржаной клин на склоне кургана, тоже уставленный сплошь суслонами, охватили сумерки. Потом внезапно снова посветлело. А вокруг белого облака, что высунуло из-за кургана многослойную шапку свою, засияла чуть ли не всеми цветами радуги широкая кайма. Все на той стороне неба стало рельефным, четким, будто только что проявилось под действием химических реактивов. С поля дохнуло на похолодевший и затененный луг теплым воздухом, запахло можжевельником, словно жгли колючие хвоинки его на костре. И почему-то только теперь, под самый вечер, сделался гораздо ощутимей также и привкус знойной горечи, которая висела над всем этим громадным пространством круглый день.

Участь веремейковцев, которых окружили немцы и погнали под конвоем в деревню, по-настоящему вдруг ужаснула Чубаря. Однако стоять на месте да ждать неизвестно чего уже не имело никакого смысла. Потому Чубарь и направился в обход суходола. Шел по опушке, прислушивался, а в душе были такая тревога и такая настороженность, будто нес в себе что-то хрупкое и очень непрочное, будто проходил над обрывом по зыбкой кладке.

Спустя некоторое время уже ясно стало, что немцы успели прогнать захваченных веремейковцев через деревенские ворота. А это, в свою очередь, означало, что скоро объяснится и то, ради чего задержаны и пригнаны веремейковцы в деревню.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×