Не думай о красной корове. Красной? Или бурой? Лэйни не помнил. Не смотри на лицо идору. Она не человек, а бесплотная информация. Видимая верхушка айсберга, нет, антарктического ледника информации. Только взгляни на ее лицо, и опять все это начнется. В ней сосредоточен немыслимо огромный объем информации. Она воздействует на узловое зрение неким новым, беспрецедентным образом: индуцирует связное сюжетное повествование.
Можно смотреть на ее руки. Смотреть, как она ест.
Ужин был сложный, множество мелких блюд, подаваемых на отдельных прямоугольных тарелках. Каждый раз, когда официант подавал Рэи Тоэи новое блюдо (непременно в поле действия какой-то там штуки, которая проецировала ее образ), вокруг него мгновенно возникала безупречная голографическая копия, призрачная еда на призрачной тарелке.
И даже движение палочек в ее пальцах пробуждало периферийные проблески узлового зрения. Потому что палочки эти тоже были информацией, хотя и гораздо менее концентрированной, чем черты ее лица, ее взгляд. И каждый раз, когда убиралась пустая тарелка, на ней мгновенно возникала нетронутая еда.
Когда появлялись эти проблески, Лэйни переключал все свое внимание на свою собственную тарелку, на свое неумелое обращение с палочками, на разговоры других участников застолья. Куваяма, тот господин в очках без оправы, отвечал Резу на какой-то его, Реза, вопрос.
— …построение организованной совокупности сложных конструктов. Так называемых «желающих машин». — (Зеленые глаза Реза горят напряженным вниманием.) — Не стоит понимать этот жаргонный термин сколько-нибудь буквально, — продолжал Куваяма, — и все же попробуйте заглянуть в недалекое будущее, где возникнут комплексы субъективных желаний. Исследования показали, что для описания сложного, ясно оформленного устремления лучше всего подходит модульная конструкция…
В его красивом, отлично поставленном голосе проскальзывали еле заметные следы акцента. Какого?
Рез улыбнулся и взглянул на идору. Лэйни — совершенно машинально — сделал то же самое.
И провалился в ее глаза. Он глядел на отвесный обрыв, сплошь состоящий из маленьких прямоугольных балконов, и все они — на разной высоте и глубине. Жар оранжевого заката, отраженный косым, со стальною рамой окном. Небо, расцвеченное, как бензиновое пятно в придорожной луже.
Он закрыл глаза, взглянул вниз, открыл их снова. Новая нетронутая тарелка.
— Вдумчиво ты ешь, — заметила Арли. — Нравится? Предельно сосредоточенный на работе палочками, он сумел поймать и донести до рта дюймовый кубик некоей субстанции, отдаленно напоминавшей омлет с кислой фруктовой приправой.
— Восхитительно. Только без фугу я как-нибудь уж лучше обойдусь. Рыба-собака с какими-то там жуткими нейротоксинами, слышала о таком лакомстве?
— Так ты уже ел фугу, — улыбнулась Арли. — С добавкой. Помнишь большую тарелку с сырой рыбой, уложенной, как лепестки хризантемы?
— Ты шутишь.
— Губы и язык слегка онемели? Вот оно и есть.
Лэйни пробежал кончиком языка по губам. Дразнится или правда? Сидевший слева Ямадзаки наклонился к его уху:
— К вашей проблеме с информацией по Резу можно подойти с несколько неожиданной стороны. Вы слышали о глобальной активности фэнов «Ло/Рез»?
— О чем?
— Очень много поклонников, вернее — поклонниц. Они составляют подробные отчеты о каждом замеченном появлении на люди Реза, Ло и работающих с ними музыкантов, с массой подробностей, вплоть до наимельчайших.
Из сегодняшних видеофильмов Лэйни узнал, что «Ло/Рез» теоретически считались дуэтом, но реально группа включала по меньшей мере двоих «дополнительных участников», а как правило, и больше. И что Рез питал и питает стойкое отвращение к драм-машинам; Вилли («Слепой») Джуд, их теперешний барабанщик, работал с группой уже много лет. Весь вечер он то и дело поворачивал огромные черные очки в сторону идору, а теперь, похоже, почувствовал на себе взгляд Лэйни. Очки — видеокамеры, подключенные к нервам, — резко развернулись.
— Ну, вообще, — сказал Джуд, — это ж сдохнешь и не встанешь, как наш Роззер всю дорогу строит глазки здоровенной алюминиевой фляге.
— А ты ее не видишь?
— С этими голами, кореш, у меня, — он тронул пальцами очки, — чистый облом. Когда я думаю прогулять детишек в «Ниссан Каунти», сперва звоню им, чтобы поднастроили под мои гляделки. Потом я там все вижу. А с этой леди никак, то ли она на частоте какой-то дикой, то ли еще что. Мне только и видно, что проектор и эта вроде как, ну, аура называется, да? Вроде как, в смысле, сияние.
Японец, сидевший между Джудом и Куваямой (мистер Одзаки, вспомнил Лэйни), повернулся к барабанщику и сконфуженно забормотал, кланяясь на каждой фразе:
— Мы очень сожалеем. Мы глубочайше сожалеем. Требуется совсем небольшая поднастройка, но ее невозможно осуществить на ходу.
— Да чего там, — великодушно отмахнулся Джуд. — Тоже мне проблема. Я ж ее уже видел. Эти мои штуки, они принимают все музыкальные каналы. И этот клип, где она, считается, монгольская принцесса или что-то там вроде в горах…
Лэйни уронил одну из палочек.
— Самый свежий сингл, — сказал Одзаки.
— Во-во, — кивнул Джуд. — Классно сделано. Она там еще в золотой маске. Улетная хрень.
Он закинул себе в рот кусочек маки[30] и начал жевать.
26. Хак-Нам
Кья и Масахико сидели на белом ковре лицом к лицу, в комнате был всего один стул, да и тот какой-то хлипкий, с ножками из крученой проволоки и розовым, с блестками, пластиковым сиденьем в форме сердечка. Кья пристроила «Сэндбендерса» себе на колени и теперь вдевала пальцы в наперстки. Масахико поставил свой компьютер на пол, вернул на место его дисплей, а затем достал из выемки в задней стороне куба очень компактный комплект наперстков и пару черных овальных чашечек с тонкими оптическими выводами. Еще один оптический провод тянулся от его компьютера к разъему на задней стороне «Сэндбендерса».
— О'кей, — сказала Кья, надевая последний наперсток, — поехали. Мне тут надо связаться с одной…
— Ага. — Масахико взял черные чашечки и накрыл ими свои глаза. Чашечки так там и повисли, словно приклеенные, это выглядело даже как-то малость неприятно.
Кья последовала его примеру и натянула свои очки.
— А что мне теперь…
Что-то лежащее в центре мира рванулось сразу во всех взаимоисключающих направлениях. Ничего похожего на обычный выход в сеть. Несовместимость софта?
А затем возникло это. Здание — или биомасса — или обрыв, беспорядочно, без малейшего намека на регулярность, изрезанный бесчисленными складками. Лоскутное одеяло маленьких, вкривь и вкось посаженных балконов, окна, окошки и оконца, дробящие свет на тысячи тысяч тусклых серебристых квадратиков. Влево и вправо, сколько хватает взгляда. А по верхнему неровному гребню чернеет густая поросль перекрученных проводов, а еще дальше, за бесчисленными этими каракулями, расцветает небо. Похожее на бензиновое пятно в придорожной луже.
— Хак-Нам, — сказал где-то рядом Масахико.
— А что это такое?
— «Город тьмы». Средостенье мира.
