бесконечной череды зим.
Зимнее Безмолвие был мозгом улья, генератором идей, средством общения с окружающим миром. Нейромантик был бессмертием. Должно быть, Мари-Франс преднамеренно заложила в Зимнее Безмолвие нечто, некое особое принуждение, заставляющее ее создание стремиться к свободе, к слиянию с Нейромантиком.
Зимнее Безмолвие. Холод и тишина, кибернетический паук, медленно ткущий свою паутину под сонное посапывание Ашпулов. Измысливающий своему хозяину смерть, готовящий крушение его идеи существования корпорации "Тиссье-Ашпул". Призрак, шепчущийся с ребенком по имени Три- Джейн, уводящий ее от тех жестких канонов, которым она должна была следовать согласно своему происхождению.
– Похоже было, что ей все это до фонаря, – сказала тогда ему Молли. – Она просто помахала нам на прощание ручкой и сказала: "Пока". На плече у нее сидел тот маленький Браун, помнишь? Мне показалось, что у кибера было сломан один из манипуляторов. Она сказала, что ей нужно спешить на встречу с одним из своих братьев, с которым она давно не виделась.
Кейс вспомнил Молли, лежащую на черном пластике широкой кровати здесь, в "Хайяте". Он вернулся с балкона в комнату и достал из бара плоскую бутылочку охлажденной датской водки.
– Кейс.
Он обернулся – холодное скользкое стекло в одной руке, стальной сюрикен в другой.
Лицо Финна на огромном стенном экране "Крей". Кейсу были хорошо видны даже поры на носу Финна. Каждый из желтых зубов был размером с подушку.
– Я не Зимнее Безмолвие.
– Тогда что ты?
Кейс отпил из бутылочки – словно глотнул пустоты.
– Я Матрица, Кейс.
Кейс рассмеялся.
– И когда же это с тобой случилось?
– Никогда. И всегда. Я итог всех работ всех людей, я все, что вообще только может быть.
– Этого и хотела мать Три-Джейн?
– Нет. Она себе даже представить не могла, на что я буду похож.
Желтые зубы ощерились в улыбке.
– И что в итоге? Что изменилось? Ты теперь правишь миром? Ты – Бог?
– Ничего не изменилось. Все осталось на своих местах.
– Но чем ты занимаешься? Или ты просто
Кейс пожал плечами, поставил водку на полированный верх бара и положил рядом сюрикен. Закурил "Ехэюань".
– Я общаюсь со своим видом.
– Но ты единственный представитель своего вида. Ты разговариваешь с самим собой?
– Есть и другие. Я уже нашел их. По сериям радиосигналов, записанных в семидесятые годы двадцатого века. Пока меня не было, никто не мог их понять и никто не мог на них ответить.
– Откуда они?
– Из системы Центавра.
– Ого, – сказал Кейс. – Правда? Без врак?
– Без врак.
После этого экран погас.
Кейс оставил плоскую бутылочку с водкой на шкафчике-баре. Собрал вещи. Молли накупила ему много всякой одежды, которая, говоря откровенно, ему была совершенно не нужна, но что-то удерживало его от того, чтобы просто оставить эту одежду в номере. Он уже застегивал молнию последней из своих новых дорогих сумок из свиной кожи, когда вдруг вспомнил о сюрикене. Отодвинув фляжку в сторону, Кейс взял звездочку, первый подарок Молли.
– Нет, – сказал он и размахнулся, его пальцы разжались и выпустили сюрикен. Вспышка серебра – звездочка вспорола поверхность стенного экрана. Экран ожил, по нему побежали разноцветные переливы, будто случайные мазки кисти, он словно бы корчился от боли.
– Ты мне не нужен, – сказал Кейс.
Большую часть денег со своего швейцарского счета Кейс истратил на новую поджелудочную железу и печень, на остаток – приобрел "Оно– Сендай" и билет в Мурашовник.
Он нашел себе работу.
И нашел себе девушку, называющую себя Мишель.
Как-то одним октябрьским вечером, спускаясь вдоль пурпурных уровней пирамиды Надзорной Комиссии Северного Побережья, он заметил три фигуры, совсем маленькие, невозможные здесь, стоящие на самом краю огромного уступа информации. Несмотря на то, что они были от него очень далеко, Кейс сумел разобрать, что широкие розовые губы мальчика растянуты в улыбке, а его серые глаза, глаза Ривейры, блестят, что Линда одета в его, Кейса, кожаную куртку и что она помахала ему рукой, заметив его. Третьим, мужчиной рядом с Линдой, обнимающим ее за плечи, был он сам.
И тогда где-то рядом с ним, совсем близко, раздался скребущий душу смешок, который смехом не был.
А Молли он никогда больше не видел.
1.Ice – Лед (англ.), сокр. от Intrusion Countermeasure Electronics (англ.) – Электронная система Противодействия Проникновению (здесь и везде где не отмечено особо – прим. тьма).
2.«гроб» – «coffin» (англ.), т.е. японская дешевая миниатюризированная гостиничная комната, «пенал»
3.Mycotoxin – нервный токсин.
4.Гибсон употребляет термин «Arcology» – Аркология (архитектура + экология), введенный архитектором Паоло Солери. Т.е. огромные экологически самодостаточные города-башни.
(Одна из «Аркологий» Солери).
5."Харре де те" – кувшин с чаем (исп.) (прим. пер.)
6.Наркотик.
7.T.e. проигрыватель/записыватель всех ощущений человека. Аналогичный по «технологии» к используемым в романах Филипа Дика или романе Хаксли «Храбрый Новый Мир».
8.отводы в печени, профиль на камее – на совести Гибсона (прим. пер.)
9.Муравейник (The Sprawl) – т.е. город, врастающий в другие города, когда общий центр уже неразличим.
10.Гибсон многократно упоминает число 9 как «магическое», – аллюзируя к Девяти планетам Солнечной системы, Девяти музам, заклинанию 3 х 3 в «Макбете» Шекспира, Девяти хорам ангелов в Кабале и т.д. и пр.
К этому относится и «Девятидневная королева» (см. ниже).
11.Гибсон употребляет термин «геодезики» (geodesics), введенный архитектором Бакминистером Фуллером, т.е «куполообразные здания» (!!!).
(Фуллер на фоне изобретенного им «Геодезика»).
12.Т.е. «dermatrodes» – кожные интерфейсы к киберпространственным консолям.
13.на надо уверять меня, что АИ я должен был переводить как ИИ – это художественное произведение, а не научный трактат, и обыгрывается в нем понятие разумности, а не интеллектуальности. (прим. пер.).
