Варуша зарычала и дернула рясу за подол. Чудом уклонившись от летящего обломка, Нилс не удержался от ругательства, уцепился обеими руками за боковину пандуса, но потяжелевшее со времен детства тело отстояло свое право продолжить движение вниз. Коротко охнув, монах заскользил к станции, протирая штаны и со злорадством слушая, как сзади скребут по гладкому камню когти и скулит съезжающая на пузе племянница.
Еще один обломок со свистом пролетел над головой, вздыбив волосы. Нилс сжался в комок, продолжая спускаться уже на боку и безостановочно чертыхаясь.
Затылок жгло, словно сам святой Палла укоризненно смотрел ему вслед. Однако спустя несколько секунд до монаха дошло, что жжение не из разрядов угрызений совести, а скорее реалистического свойства. В затылок явно вцепилось что-то теплое, клейкое. Содрав с себя это неведомое «что-то» и отбросив его, Нилс в последнюю секунду сгруппировался и приземлился на обе ноги. Рядом, с вздыбленной шерстью и горящими глазами, неловко рухнула на пол Варуша.
Здесь мало что изменилось.
Подставка под факелы по-прежнему была полна, на каждом подвешено зажигало, чтобы можно было не искать в темноте. Стоило факелу загореться, как вспыхнули под потолком искусственные созвездия, освещая гладкие до блеска стены и затоптанный незваными посетителями пол.
С некоторой опаской Нилс ощупал затылок – мокро, но боли нет. Поднесенные к самому носу пальцы оказались не красными, как он предположил, а коричневыми. Липкая жидкость походила на загустевшую кровь, но пахла странно, какими-то лекарствами. Зверюга едва принюхалась и отскочила, словно ошпаренная.
Пожалев, что оставил арбалет в городе, на всякий случай монах обошел станцию по периметру, но не обнаружил ничего опасного. Рычаг, опускающий тележки на рельсы, был на месте и даже смазан – на ладонь Нилса капнуло масло. Правда, хранилище транспорта оказалось пустым, чего никак не ожидал Нилс, но спустя буквально пару секунд этому нашлось объяснение: ярко освещенная головным светильником вереница вагонеток выехала из ближнего тоннеля и помчалась к ним на приличной скорости.
Вервольфиха коротко рявкнула, отдавая приказ.
Прижавшись к стене, монах воткнул факел в держатель. Потом пробрался к месту пересечения рельсов и, дождавшись появления состава, почти грациозно скакнул в самую последнюю тележку – если уж придется промахнуться и упасть, то не под тяжелые колеса. Варуша одобрительно рыкнула, высунув голову из предыдущей вагонетки. Нилс облегченно вздохнул – успели.
Вместе с облегченным вздохом в душе вдруг зародилась смутная тревога.
Насторожившийся монах напрасно щурил глаза, пытаясь разглядеть в полумраке источник опасности. Ни по бокам тоннеля, ни впереди ничего угрожающего не было. Вагонетка шустро летела по рельсам, поскрипывая на поворотах, отражательные камешки послушно указывали направление, размеренно позвякивал металлический крюк.
Только расслышав среди безжизненных механических звуков далекое покашливание, Нилс осознал, что его так насторожило.
Дно тележки, на которое он сел, было теплым! Теплым! Нагретым чьим-то задом! Буквально за секунду до него в вагонетке ехал другой пассажир!
Безусловно, паниковать было преждевременно – время от времени подземку посещали любопытствующие. Но Нилс занервничал и, как оказалось, не зря.
Вервольфиха прижала уши и предостерегающе зарычала. Из самой первой, ярче других освещенной, тележки донеслись странные звуки, словно там билось какое-то крупное животное. Наконец крючок, удерживающий дверку, отлетел, и из недр вагонетки выбрался… человек.
Аптекарская одежда незнакомца была измята и местами продрана, головного убора не было и в помине. Спокойно шагнув на край, он размеренно зашагал от вагонетки к вагонетке, приближаясь к последней, в которой сидел Нилс. Удивительно, но мужчину не заносило на поворотах – словно акробат, он легко держал равновесие, помогая себе растопыренными руками.
Монах сполз на пол и сжался в комок, загородившись подолом. Спереди донеслось обескураженное ворчание – судя по всему, человек то ли не испугался вервольфихи, то ли просто не заметил ее.
Спустя минуту подошва скрипнула прямо над головой Нилса. Странный пассажир спрыгнул монаху под бок, наклонился, невозмутимо ощупал его холодными, как лед, пальцами и, пнув на прощание ногой в бок, с прежним равнодушием покинул вагонетку.
Рискнув высунуться, Нилс проследил, как мужчина степенно удаляется по рельсам в глубь тоннеля, и перекрестился:
– Чур меня! Свят-свят-свят!
Варуша неодобрительно засопела и оскалилась, но тут состав резко повернул. Рельсы разветвились в стороны.
Откуда-то из-за стены донесся нестерпимо неприятный скрежет, потом грохот металла, резкий хлопок, словно из бутылки вытащили пробку. Сразу вслед за этим наступила тишина. Напряженная, зловещая, словно проглотившая все существующие до сих пор звуки – даже колеса тележек теперь вращались бесшумно, а в ушах ощущалась неприятная пустота и одновременно давление, как будто глубоко под водой.
Нилс крикнул и не услышал собственного голоса. Варуша беспомощно вскинула уши и начала тереть нос подушечками лап.
Словно ожидая этого нехитрого жеста, звуки вернулись. Все сразу, беспорядочно смешиваясь и стараясь перешуметь друг друга. Последним гулко раскатился по тоннелю чей-то хриплый смех…
…и перед лицом Нилса оказалось огромное извивающееся лицо Михаила.
Существующее само по себе и не имеющее логического продолжения в виде шеи и туловища, оно радостно смеялось, паря в воздухе.
Едва заглянув под безглазые веки, монах струхнул так, как никогда в жизни до этого. Помимо того, что лицо Михаила было прозрачным, оно удивительным образом имело все положенные живому существу слои: череп, мышцы, кожу. Темные сосуды явственно пульсировали, пропуская сквозь себя какую-то зеленую жидкость, назвать которую кровью не решился бы даже самый смелый ученый. Под тонкой пленкой яростно бушевало пламя, иногда просачиваясь сквозь кожу на поверхность и взрываясь от соприкосновения с холодным воздухом мелкими вспышками.
Из ступора монаха вывела Варуша. Не добившись успеха тявканьем, она ощутимо хватанула Нилса за дрожащее запястье клыками.
– Ты что?! – взвизгнул Нилс и тут же закашлялся, подавившись воздухом и тяжелым полынным запахом, вылетающим из разверстого в жутком оскале рта неведомого создания.
Эта невинная сценка привела чудовище в явно хорошее расположение духа.
Рот широко распахнулся, выпуская на волю странные гудящие звуки, а слепые глазницы весело сощурились, склеив кожу около наружных уголков лукавыми морщинками.
Нилс беспомощно оглянулся и встретил совершенно оторопелый взгляд зверя. На загривке вервольфихи плавно вырастал жесткий шерстяной гребень, а пух на груди встал дыбом. Вовремя сообразив оттащить племянницу от горячего дыхания чудовища, монах поскользнулся на собственной рясе, рухнул на пол и зарылся лицом в шерсть вервольфихи.
Зеленое лицо захохотало до звона в ушах, и над составом пронесся вихрь. Постепенно удаляющийся смех, как и разом ослабевший запах полыни, свидетельствовал, что страшная нежить осталась позади. Варуша нетерпеливо зашевелилась, и только тогда Нилс рискнул открыть глаза.
– Что это было? – слабым голосом спросил он, прекрасно понимая, что ответа ждать глупо.
Но вервольфиха все же ответила. Чисто по-звериному, как могла. Она задрала к потолку пасть и во всю глотку завыла. Тут же за спиной монаха раздался скрип очередного состава, и тихий голос, усиленный тоннелем до жутковатой звучности, позвал его по имени…
Нилс дрожащими руками отодрал крюк, сиганул из тележки, стараясь не попасть на рельсы, и быстро пополз.
Частично ему это удалось.
Однако через три шага или, точнее, ползка острые зубы, впившиеся в рясу, заставили его остановиться. Одновременно крепкая рука ухватила монаха за шиворот.
