Сделаешь ей?
– Еще чего! – хмыкнул Заген. – Ничего я ей делать не буду.
– Это почему еще? Только не говори, что не умеешь! Все знают, что к тебе за этим постоянно девки бегают.
– Ну, всем делаю, а ей не буду.
Таш помрачнел.
– Я заплачу, сколько скажешь.
– Дурак ты, Таш! – скривился Заген. – Я не буду ей ничего делать потому, что ей это не нужно. У нее все на месте.
– Шутишь? – глаза у Таша полезли на лоб. – Этого не может быть. Ты бы видел ее прежнего хозяина!
– Ладно, Таш, – сказал лекарь, поднимаясь из-за стола, – про ее хозяина тебе лучше знать, а я за свои слова отвечаю. Ну, мне пора. Я зайду к ней попозже.
Заген ушел, а у Таша размышлять над этим времени тоже не было, потому что пришла его служанка. В нескольких словах он рассказал ей, что произошло, и объяснил, что ей делать с его новой рабыней. Дорминда внимательно слушала и кивала. Несмотря на свою вечную болтовню и ворчание, она была женщиной надежной, и Таш мог на нее положиться. Со спокойным сердцем он оставил на нее Рил, а сам отправился по делам.
Глава 2
Прошло несколько дней. Раны рабыни почти зажили и уже не так беспокоили ее. Заген разрешил ей потихоньку вставать и выходить гулять. Таш послал было Дорминду в лавку за одеждой, но она принесла такую рухлядь, что Таш возмутился.
– Это еще что за тряпки? Ты что, не могла ничего получше найти?
– Это совсем не тряпки! – уперлась Дорминда. – Вещи все хорошие, крепкие. Правда, ношеные, но это ничего, я постираю. Она же рабыня, ей положено такие носить. А нарядите – подумают, что она содержанка. – В голосе Дорминды прозвучало нескрываемое осуждение. В чем, в чем, а в поддержании моральных устоев она всегда была крепка, как скала. Только Ташу на эти устои было плевать.
– В этих лохмотьях я своей рабыне ходить не позволю! – сказал он так, что кто угодно побоялся бы ему возражать. Но его служанка была не робкого десятка, особенно если дело касалось соблюдения приличий.
– Вот и покупайте сами ей одежду! – отрезала она, и Таш понял, что ничего от нее больше не добьется.
Пришлось ему самому пойти на рынок. В женской одежде вообще и в женской моде в частности он разбирался, мягко говоря, слабо. Поэтому решил пойти по самому простому пути: выцепил из толпы служаночку, ростом и фигурой похожую на его рабыню, и, заплатив ей пару медяков, привел в лавку. Там он объяснил приказчику, что ему нужно, и умыл руки. В конце концов, это его профессия, он должен точно знать, что нужно женщине. Приказчик это знал, и уже через несколько минут показал Ташу несколько платьев, скромных и почти без вышивки, но зато новых и из хорошей ткани. Теплый, отороченный мехом, темно-зеленый плащ, пару башмаков, размер которых Таш определил, поставив их себе на ладонь, кое-что из белья и еще кое-какие мелочи, вроде поясков, бус, лент, дешевых сережек и прочей белиберды. Вроде бы купил он немного, но, когда приказчик все это упаковал, сверток получился довольно большой. Тащить его к Самконгу было глупо, и Таш, назвав адрес, попросил доставить его к себе домой.
Вечером, идя домой, он невольно улыбался про себя, представляя, как радовалась, наверное, Рил обновкам. Но, зайдя к ней в комнату, он с удивлением увидел, что она по- прежнему лежит в кровати и по-прежнему в его рубахе.
– Рил, ты почему не переоделась? – спросил он ее.
– А во что? – удивилась она.
– Как во что? Разве тебе не принесли сверток из лавки?
– Принесли, только я не знала, что там. Я положила его в вашу комнату.
Таш удивился. Похоже, что его рабыня совсем не страдала любопытством, присущим, по его мнению, абсолютно всем представительницам женского пола.
Рил встала с кровати, обернувшись предварительно одеялом. Мелькнули на секунду белые стройные ноги, от вида которых Ташу стало не по себе, и босиком направилась в его комнату. Пройдя по коридору, она толкнула дверь в его комнату.
– Вот он! – показала она на сверток, лежащий у него на кровати.
Он подошел, взял сверток и вручил ей.
– Держи, это твое.
– Спасибо, – не слишком уверенно сказала она.
– Ты примерь, а то вдруг не подойдет!
Она кивнула и вышла. Не было ее довольно долго. Таш успел поужинать в одиночестве и уже хотел пойти посмотреть, чего она так застряла, как она вошла в кухню. Таш замер, глядя на нее во все глаза. Он хорошо помнил, что покупал самые дешевые вещи, но на ней они почему-то выглядели совсем по-другому. «Вот свигр!» – обалдело подумал он. Самое что ни на есть обычное и простое темно-синее платье, стянутое на талии грошовым пояском, смотрелось на ней роскошным нарядом, достойным княгини. Даже то, что на нем было мало вышивки, стало скорее плюсом, чем минусом. Дешевая лента, которой она собрала свои длинные волнистые волосы в хвост, превратилась в изысканное украшение, а незатейливые простенькие сережки выглядели по меньшей мере сапфирами. «Дорминда была права!» – подумалось Ташу, но обряжать свою рабыню в обноски ему теперь хотелось еще меньше, чем раньше.
Рил стояла в дверях и нервно теребила прядь своих волос.
– Спасибо вам, господин Таш! – смущенно поблагодарила она его. – Я никогда не смогу отплатить вам за вашу доброту.
– Да брось, ты, Рил. Я купил тебе все самое дешевое, – поморщился Таш. – Это не стоит благодарности. Тебе все подошло?
– Да, спасибо, все хорошо.
– Хватит уже меня благодарить! Ты ужинала? Нет? Тогда иди сюда.
Таш усадил ее за стол напротив себя и стал расспрашивать, как прошел день. Мало-помалу она оттаяла, начала что-то рассказывать и улыбаться, проливая бальзам на сердце Таша.
Вскоре она совсем поправилась. Конечно, она еще выглядела бледной и измученной, но на умирающую похожа уже не была. Она даже начала помогать Дорминде по хозяйству, правда, к тяжелой работе та ее пока не подпускала. Понемножку копалась в огороде, гуляла в саду. Как-то раз посетила конюшню и влюбилась в Дымка. С тех пор постоянно бегала к нему, ласкала, кормила хлебом с солью. Иногда прогуливалась с ним с разрешения лекаря и Таша. Саму Арилику тоже почти каждый день навещал лекарь. С удовлетворением он осматривал ее заживающие раны, а насчет памяти сказал, что ей нужно время. Против этого возразить было нечего. Мучительным было только то, что она ничего не знала о своей прошлой жизни. Ей казалось, что она потеряла большую часть самой себя, и ей нечем было заполнить возникшую в душе пустоту.
Дорминда, конечно, утешала ее, но, исходя из практических соображений, посоветовала никому не говорить о потере памяти.
– Тебе еще замуж выходить, Лика, – не слушая никаких возражений, говорила она, – будет лучше, если никто не узнает, что ты ничего не помнишь. А то еще подумают, что ты порченная какая-нибудь. Лучше скажем, что ты сирота, рано попала в рабство и родителей своих не помнишь.
– Хорошо, если так надо... – неуверенно согласилась та. Она уже поняла, что врать она не умеет, но спорить с Дорминдой было невозможно.
– Конечно, надо! – уверенно заявила пожилая служанка. – Ты слушай меня, доченька, я тебе плохого не посоветую.
Это Лика и сама уже поняла. Дорминда была, в сущности, доброй женщиной, и уж, во всяком случае, знала местные обычаи куда лучше самой Лики. Вот только сами эти обычаи иногда приводили ее в состояние тихого ужаса своей жестокостью и нетерпимостью. Но что поделаешь? Ольрия была страной патриархальной, закрытой, лежащей в стороне от торговых путей, соединяющих другие страны материка,
