потому что ты мне очень… Ну прости дурака, пожалуйста, а?..
Она очень долго молчала, он чувствовал, как ее тело вздрагивало.
– Холодно… – наконец сказала Лина. И он осторожно обнял ее.
Они бродили, обнявшись, до самого утра.
– Хочешь, сходим искупаемся?
– Хочу, – ответил он.
Небольшая, но стремительная Палай несла свои воды к Мете. Люди купались близ старицы, где вода была теплая. Скоро по течению поплывут огненные медузы, гривы, как их здесь называют. Тогда малыши будут купаться только в специальных заводях, отгороженных шестами, под присмотром подростков. А сами подростки, да и некоторые взрослые тоже, выхваляясь удалью (дуростью, сказал бы старый Майнус), будут подплывать близко, нырять под рыжими смертоносными студнями… Понадобится немного боли, чтобы остудить горячие головы.
Хотя, возможно, в этом году купальщики будут осторожнее – благодаря печальному опыту Кристы и Алека.
Юноша потер ожоги, время от времени напоминающие о себе резкой болью, от которой сводило пальцы. Через полгода, сказали целители, боли ослабнут, года через три прекратятся совсем. Шрамы на всю жизнь, разве что специально иссечь бугристые белые полоски.
– Помоги…
Алек отвлекся от созерцания собственных пальцев, Лина стояла к нему спиной, потянула завязки рубахи.
Молодой вой скрипнул зубами. Эти обычаи Фременов… Еретики, истинно Еретики! От мысли о том, что все мужчины рядом видят то же, что и он, мутился рассудок.
Лина забрела неглубоко, обернулась. Алек едва не обратился в бегство.
– Ну, чего ты?.. – вчерашними ночными словами, вчерашним голосом спросила она. Алек разделся медленно и в пене брызг вбежал в воду.
Они плавали наперегонки, потом долго лежали на мелководье. Вокруг резвились малыши. Взрослые и подростки купались на стремнине. Летнее солнце жгло.
– Убивать… страшно?
– Очень…
Из-за какой-то глупой юношеской фанаберии он чуть было не ляпнул, что убивать
Что это было? Неужели одно слово, сказанное или несказанное, может так изменить жизнь?
– Я рада…
– Что? – Он пошарил в пустоте и вернул себя в настоящее.
– Рада… что тебе страшно убивать.
Опять странное, мгновенное в реальности и вечное в Живе ощущение. Опять они слишком долго смотрят друг другу в глаза.
– Потому что иначе я бы не смогла…
Не договорив, Лина вдруг вскочила, разбросав радужные вееры брызг, прыгнула в глубину. Белое тело ушло в темную воду. Она была удивительно похожа на свой рисунок в Живе, светлая, невесомо скользящая в ореоле отблесков на дне.
Он мотнул головой, выбрасывая из нее посторонние мысли.
Алек почувствовал, что стоит перед выбором, который определит всю его дальнейшую жизнь. Но эта мысль мелькнула и пропала, как видение ангела в солнечном потоке.
Желание…
Решение…
Действие…
Они шли назад в деревню молча. Стрекотали кузнечики, в сыром доле из-под ног прыгали изумрудные жабки, солнечные лучи косо падали через дырчатую сень листвы.
– Красиво здесь…
– Да. Красивая…
Они молчали. Слова были ненужными и пустыми. И Алек взял Лину за руку и увлек в лес, а может быть, это она подала руку и последовала за ним. И там, в лесу, им встретилась поляна, похожая на сказочное видение. Первый поцелуй был неумелым, неуверенным, за ним последовал второй, одежда повисла на ветвях. Еще влажные волосы хлынули на траву, спутались, темно-русые и седые. И были слова, те самые, бессмысленные и ненужные, и были действия, и чудеса происходили сами собой.
Жизнь шла своим чередом.
Они никому не говорили о том, что случилось. Они не разговаривали о будущем. Им было просто хорошо вместе.
Все происходило случайно. Иногда Лина приходила к нему на сеновал. Иногда Алек вел ее в дебри леса или на зеленые луга. Они изучили все укромные местечки городка, где можно было укрыться. Они проводили вместе дни, ночами гуляли под луной и молчали. Говорить им было не обязательно.
Однажды Алек застал Лину в полете. Это была их первая серьезная ссора. На целый день.
Этот день был солнечным и дождливым. Небо то плакало, то улыбалось солнышком. Наконец Гному и Шанке это надоело, они вышли за околицу, взялись за руки… Хлынул теплый ливень, в небе вспыхнули радуги.
Алек стоял на башне, его глаза безостановочно и бездумно обшаривали зеленые просторы. Он чувствовал, что Лина рядом, стоит за его спиной.
Девушка подошла, взяла его за руку.
– Извини… Я не знаю, что на меня нашло… Так рисковать…
Он высвободил руку только для того, чтобы развернуть ее лицом к себе и поцеловать.
– Это ты прости меня. Я дурак. Ты, конечно, летай когда хочешь. Только… будь осторожна.
– Ты тоже.
Дети прыгали по лужам, весело кричали.
В «сырой избе» невозможно было долго находиться, плесень покрывала стены, густой запах буквально залеплял лицо. Алек несколько раз сглотнул, с отвращением отвел мокрые занавески, которые поддерживали должную сырость. Воздух, казалось, можно было пить, но вряд ли такая отрава утолила бы жажду.
– Лина! – Голос, приглушенный тряпками, прозвучал негромко и как-то жалко. Два окошка в потолке, затянутые пузырем, давали мало света. Алек стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме.
– Лина!
Плантация плесени была самой большой в Полесье. «Сырая изба» была почти такого же размера, как дом для посиделок. Плесень разных цветов гроздьями свисала со стен. Алек не разбирался в ней и не хотел разбираться, выращивание плесени было традиционно женским делом.
– Лина!
– Ай?
– Пойдем отсюда, отравишься!
– Сейчас.
Девушка подошла, вытирая о фартук руки, подставила губы для поцелуя. Она пахла травяной горечью.
– Пошли, поможешь мне.
Алек замотал головой:
