поднимавшуюся от берега моря к замку. И поцелуй мертвой уже пристианки будто обжег его лицо.
«…в шкатулке будет информпластина. На ней координаты настоящего месторасположения наследницы. Пластина настроена на меня, Ольгера и с недавних пор на тебя: если ее попытается активировать кто-то другой, данные мгновенно уничтожатся… – вспомнил Быстров и подумал. – Не то. Она ничего не говорила о кодовом слове или фразе. Точно не говорила. До минуты смерти.
– Глеб, может попросить Арнольда взломать эту штуку, – подал голос Арканов. – У нас есть пара минут. Плазменный резак, грубая мужская сила. Решай скорее.
– Нет, это может уничтожить содержимое, – Быстров мотнул головой и вернулся к своим быстротекущим мыслям.
Ни на лестнице, ни уже в замке Олибрия не говорила ничего о словах открывающих шкатулку. Это Глеб помнил точно, лишь потом в комнате, где он застал ее умирающей, она попыталась сказать что-то. Она произнесла: «Шкатулка…», затем посмотрела в сторону, на дверь, которой позже воспользовался Орэлин, на самого Орэлина. Затем, будто забыв о самом важном для нее в предсмертный миг, попросила: «Скажи… я тебя люблю…». И тут Быстрова поразила простая и ясная мысль: слова «я тетя люблю» относились к шкатулке, именно они были кодовой фразой, которую пыталась передать ему умирающая пристианка.
Глеб рывком поставил шкатулку на консоль и произнес, глядя на изображение Олибрии:
– Я тебя люблю! Я люблю тебя, моя дорогая!
Тут же под пористыми рельефами цветов что-то щелкнуло, в прежде казалось бы монолитном корпусе наметилась тонкая щель.
– Давай же, дорогая! Давай! – поторопил землянин, с нетерпением наблюдая за медленно поднимавшейся крышкой.
Едва капитан «Тезея» смог просунуть руку в шкатулку, он выложил пластиковые листы и свитки с печатями на откидной столик, нащупал на дне керамический прямоугольник и одним нажатием пальца активировал его. Следующим движением Быстров сунул информпластину в щель-приемник компьютера.
– Данные успешно считаны, – пропела машина приятным контральто. – Прикажите принять координаты точки выхода?
– Немедленно! – ответил Глеб.
Навигационный монитор мигнул синим, чертя траекторию, подтверждая ее столбиками цифр и пиктограмм. Девз-генераторы, приняв новые настройки, завыли громче и тоньше.
– Славься, ослепительный Эдван! – проговорил Орэлин и уронил руку, сжимавшую амулет.
– Тридцать секунд до гиперброска! – предупредила Ивала, уже имевшая опыт полета на «Тезее» после его модернизации Агафоном Аркадьевичем. – Приготовьтесь, господин Орэлин – гравитационный удар будет с-с…
Галиянка не договорила – воздух со свистом вылетел из ее груди. Она ударилась затылком об упругий подголовник и стиснула зубы.
В ту же секунду по рубке разлилась тишина, какая-то вязкая, невероятная после надрывного воя генераторов. Обзорные экраны вспыхнули голубыми искрами, разошедшимся зеленоватыми и золотистыми слоями. За бортом больше не было видно колючих звезд – «Тезей» шел через гиперпространство.
– До точки выхода у нас двести шестьдесят семь стандартных часов, – сообщил Быстров, прочитав закодированные показания навигатора. – Думаю, всем нам следует хорошенько выспаться. Господин Орэлин, вашу каюту покажет Агафон Аркадьевич – она как раз напротив его. Арнольд поможет устроиться с удобством.
– И советую принять полуторную дозу гиплина, – вставая, заметил Арканов. – При гиперброске на нашем «Тезее» призраки и всякие видения пассажирам житья не дают. Специалисты говорят, ментальная интерференция. Так что, нервы чтобы не шалили, советую гиплин и спать, спать и спать.
– Удивительный у вас корабль, – неловко поднимаясь с кресла, отозвался пристианец. Его лицо казалось бледным как пластик обшивки. Было заметно, что слугу Олибрии напугали последние события: стрельба на космодроме, появление боевого корвета и едва не случившийся гипербросок без заданной точки выхода. Однако пристианец всеми силами не подавал вида и держался с достоинством. – Ходит с пустыми баками на таких невиданных скоростях, – продолжил Орэлин, – девз-генераторы работают непостижимым образом. А теперь вы говорите: ментальная интерференция. Ничего, я к этому привыкну, и надеюсь, смогу вам быть полезен еще много раз. Ведь нам предстоит послужить Империи, – со скупой улыбкой он взглянул на Быстрова.
– Мы лишь исполняем последнюю волю Олибрии, – ответил Глеб и, подвинув шкатулку, принялся складывать в нее разбросанные на столике документы.
– Гиплин я все-таки приму, – решил Орэлин, направляясь в коридор за Аркановым. – Через час-другой, когда немного освоюсь. – Вы же мне позволите совершить небольшую экскурсию по «Тезею».
– При условии, что не будете трогать приборы и заглядывать в кормовые помещения, – правой рукой Быстров подал малозаметный знак Агафону.
– Дорогая госпожа Ваала, – теплым баском проговорил Арнольд, – позвольте после господина Орэлина я и вас провожу в каюту? Устрою с комфортом, введу дозу снотворного и осторожно раздену перед сном.
– Не стоит, мой милый, – любезно отвергла галиянка. – Мной займется капитан, а ты можешь осуществить свои мечты с господином Орэлином.
– Мой милый… Надо же, – андроид от удовольствия мигнул зеленоватыми глазами и отвесил массивную челюсть. – Ну раз вами займется капитан, то я состязаться с ним не имею права – служебная этика не позволяет. Все-таки, если проснетесь раньше времени, то обязательно позовите.
– Клянусь Алоной, если будет желание видеть тебя, – пообещала галиянка, поигрывая флаконом с моа-моа.
– Я смотрю, ты стала терпимее к его ухаживаньям, – со смехом заметил Глеб, когда андроид исчез за поворотом коридора. – Если так дело пойдет дальше, вы можете подружиться и даже составить завидную пару.
– Очень может быть. Внешне Арнольд – привлекательный мужчина, – мечтательно произнесла Ваала и высунула кончик языка, затем, став мигом серьезной, сказала: – Ты хочешь мне сказать что-то, Глебушка. Ведь правда, есть вещи, от которых ты не решился говорить при Орэлине?
– У меня нет оснований не доверять ему. И все-таки, – перебирая пластиковые листки в шкатулке, Быстров с минуту молчал. – Идем в мою каюту. Есть вещи, которые я хотел бы обсудить лично с тобой, немного позже с А-А. И может быть потом, если не возникнут особые причины, то с пристианцем.
– Лучше в мою каюту, – Ивала проворно вскочила с кресла. – Мне нужно принять ионный душ, переодеться, хоть чуточку привести себя в порядок, – она мазнула пальцем по щеке, на которой еще были следы сажи.
Войдя в покои галиянки, освещенные зеленовато-голубыми бликами, Быстров устроился на широком диване, поставив на колени шкатулку. Ивала, нисколько не стесняясь его, сбросила одежду и вошла в душевую кабину. По желанию хозяйки каюту тут же наполнил терпкий аромат трав Листры и музыка, стройная, холодная и воинственная, напоминавшая Седьмую симфонию Шостаковича. В приглушенном свете Глеб несколько минут разглядывал документы из шкатулки, читал замысловатые строки на пристианском и размышлял о тайне наследницы Фаолоры. Иногда он посматривал на душевую кабину: там за полупрозрачной дверью нежилась в ионных потоках галиянка. Грациозные и полные силы линии ее тела, всегда приводили Быстрова в восторг, даже трепет, обдававший его то жаркой волной, то будивший желание заключить Ваалу в объятия, но почти всегда он сдерживал себя. Раньше, много лет назад сдерживал потому, что была Олибрия. А потом, когда в отношениях между ним и графиней после некоторых неприятных событий пролегла трещина, сдерживал, сам не понимая почему. Может быть потому, что не хотел больше никогда слишком крепко соединять свою жизнь с женщиной, может быть потому, что его настораживали некоторые жутковатые привычки галиянки или потому, что за столько десятков лет, он оставался землянином, не привыкшим к вольным галактическим нравам.
Ивала вышла, облачившись в серебристо-черный халат, и села рядом с Быстровым разбросав по плечам роскошные, уже сухие волосы.
– Мы одни, Глебушка, – полушепотом сказала она, наклонившись к нему. В глазах ее словно свернулись и распустились сиреневые цветы. – Скажи мне, только очень честно… В убийстве графини ты подозреваешь
