Илион

Моравек ничего не ответил, однако ему с трудом верилось, будто бы ради подобной мелочи существа пойдут на контакт. Если они так равнодушны к смерти, то и спасения не оценят. Хотя, разумеется, настоящий морской волк с первого взгляда поймет: не вмешайся бывший капитан вовремя, гнить бы фелюге на темном дне.

– А вдруг тебя приняли за счастливый талисман и хотят поднабраться положительной ауры? – прибавил краб.

Прежде чем Манмут нашел достойный ответ, последний из МЗЧ преклонил колени, взял руку чужака и положил себе на грудь.

– О нет, – простонал хозяин погибшей «Смуглой леди», обращаясь к ионийцу. – Они снова надумали… общаться.

– Вот и отлично, – отозвался тот. – У нас навалом вопросов.

– Да, только ответы не стоят чьей-то оборванной жизни, – возразил моравек, силясь вырвать ладонь из цепких ручек черноглазого существа.

– А может, еще как стоят. Даже если наши немые друзья имеют хотя бы отдаленное понятие о смерти, в чем я лично сомневаюсь. И потом, он же сам первый предложил. Уважь просьбу.

Европеец прекратил сопротивление и безвольно проник пальцами в полупрозрачную грудь. Скользкая плоть, как всегда, с неприятным хлюпаньем подалась, рука окунулась в тепловатый густой раствор и вскоре нащупала дрожащий орган величиной с человеческое сердце.

– На этот раз держи чуть покрепче, – посоветовал краб. – Если моя теория верна, то чем плотнее физический контакт, тем больше нанопакетиков информации попадет в твою кровь.

Манмут кивнул, вспомнил, что друг не может его видеть, но решил не отвлекаться и сосредоточился на диковинных вибрациях, которые побежали вверх по руке, направляясь к мозгу. Существо заговорило.

БЛАГОДАРИМ

ЗА СПАСЕНИЕ

НАШЕГО

СУДНА.

– Всегда пожалуйста, – промолвил поклонник Шекспира, одновременно передавая разговор ионийцу. – Кто вы такие? Как себя называете?

ЗЕКИ.

Странное слово. «Орган речи» часто-часто пульсировал в ладони. Моравека так и подмывало отдернуть руку, хотя теперь от этого никому не полегчало бы.

– Знаешь такое выражение: «зеки»? – обратился он к товарищу.

– Минуточку, сейчас активирую память третьего уровня. А, вот оно. «Один день Ивана Денисовича». Это советский тюремный сленг, относится к шарашке – особому научному или техническому институту с персоналом из одних заключенных, которых и окрестили зеками.[21]

– Не понимаю, – растерялся Манмут. – Не верю я, что МЗЧ с Марса, напичканные хлорофиллом, на самом деле – пленники недолговечного земного режима, отжившего свое две тысячи лет назад.

Краткая беседа заняла не более двух мгновений.

– Расскажите, откуда вы? – произнес европеец вслух.

Ответ пришел в виде ярких картинок: зеленые поля, лазурное небо, солнце – крупнее марсианского светила, далекие цепи гор, млеющих в туманной дымке плотного воздуха.

– Земля? – потрясенно вымолвил Манмут.

Человечек откликнулся:

ЗВЕЗДА

НЕ ЭТИХ

НОЧНЫХ

НЕБЕС.

ИНАЯ

З ЕМЛЯ.

Любитель сонетов немного поразмышлял, но так и не придумал уточняющего вопроса и наконец попросту ляпнул:

– Это какая же?

МЗЧ повторил набор изображений: поля, небеса, далекие горы, громадное солнце. Хозяин погибшего судна ощутил, что силы покидают его собеседника, да и сердцеобразный орган бился все медленнее.

– Я убиваю его! – запаниковал европеец.

– Спроси о головах.

– Кого представляют каменные изваяния? – покорно сказал Манмут.

ВОЛШЕБНИК.

ТОТ, ЧТО ИЗ КНИГ.

ПОВЕЛИТЕЛЬ СЫНА СИКОРАКСЫ,

КОТОРЫЙ ПРИВЕЗ НАС В ЭТИ КРАЯ.

ВОЛШЕБНИК – ХОЗЯИН САМОГО СЕТЕБОСА,

БОГА МАТЕРИ НАШЕГО ГОСПОДИНА.

– Волшебник?! – передал моравек своему другу.

– Это значит «колдун, маг, чародей», – начал Орфу. – Или волхв, как те три рождественских…

– Можешь не разжевывать! – взорвался бывший капитан подлодки, боясь растратить драгоценные секунды чужой жизни. – Слово мне известно. Только я не верю в магию, и ты тоже.

– А вот наши МЗЧ, похоже, верят. Узнай про обитателей Олимпа.

– Кто летает на колесницах и живет на большом вулкане? – бездумно спросил Манмут, досадуя на то, что истинно нужные вопросы так и не приходят на ум.

Серия крохотных нановспышек неведомым образом опять превратилась в слова.

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО

БОГИ.

ИХ ПЛЕНИЛО

ГОРЬКОЕ СЕРДЦЕ,

ЧТО ЖДЕТ

И КУСАЕТ.

– А кто… – заикнулся было европеец, но слишком поздно.

Переводчик покачнулся вперед, рухнул на палубу, и в руке моравека вместо живого сердца осталась морщинистая пленка. МЗЧ стал съеживаться и усыхать, едва коснувшись досок. Антрацитовые глаза человечка провалились под кожу, прозрачные струйки потекли к ногам собеседника. Зеленое лицо сделалось коричневым, старчески сморщилось и вскоре утратило форму. Собратья молча унесли пожухлую оболочку.

Манмута затрясло словно в лихорадке.

– Жаль, – заметил Орфу. – Надо бы найти другого добровольца и потолковать с ним.

– Не сейчас, – выдавил ценитель сонетов между судорогами.

– «Горькое сердце, что ждет и кусает», – процитировал иониец. – Ну, это ты должен был признать.

Маленький европеец покачал головой, спохватился и произнес для слепого товарища:

– Нет.

– Постой, кто из нас подлинный знаток Барда, я или ты?

– Шекспир такого не писал.

– Естественно. Это Браунинг. «Калибан о Сетебосе».

– Никогда не слышал, – буркнул Манмут и, поднявшись на две ноги, побрел к перилам.

За бортом невинно синела вода: красный песок давно уже осел на дно. «Будь я человеком, меня бы стошнило».

– Ну как же, Калибан! – чуть ли не проорал гигантский краб. – «Горькое сердце, что ждет и кусает». Уродливое создание, полузверь, получеловек. Его мать – ведьма по имени Сикоракса – поклонялась божеству Сетебосу. Припоминаешь?

Действительно, промелькнуло в голове европейца, перед смертью человечек упоминал что-то подобное. Вот только сосредоточиться никак не удавалось. Этот ужасный «разговор»… Будто бы нанизываешь бусы на еще живое, окровавленное сухожилие, над которым поднимается пар.

– Интересно, – задумался Орфу, – могли эти МЗЧ подслушать, как