– Ну, тут целая толпа вымерших, мифических и покойных личностей. Может, растолкуешь, как это получилось?
– Под вымершими ты подразумеваешь цеппелинов, сенешаи и тамплиеров?
– Ага. И эргов… хотя этих-то я пока ни одного не видел.
– Тамплиеры и Бродяги делали все возможное, чтобы спасти истребляемые разумные виды, как колонисты Мауи-Обетованной – дельфинов Старой Земли. Сначала от первых колонистов Хиджры, потом от Гегемонии, теперь – от Священной Империи.
– А мифические и покойные?
– Полковник Кассад?
– И Хет Мастин. А кстати – и Рахиль. Такое впечатление, что действующие лица чертовых гиперионских «Песней» заявились сюда всей толпой.
– Не совсем, – тихо и немного печально сказала Энея. – Консул мертв. Отцу Дюре даже не дали пожить. И мамы уже нет.
– Извини, детка…
Она снова погладила меня по руке.
– Ничего. Я понимаю, что ты имеешь в виду…
– А ты была раньше знакома с полковником Кассадом и Хетом Мастином?
Энея покачала головой:
– Конечно, мама мне о них рассказывала… Но они ушли еще до моего рождения.
– Ушли… – повторил я. – А разве не умерли?
Я принялся старательно вспоминать строфы «Песней». Согласно рассказу старого поэта, тамплиер Хет Мастин, Истинный Глас Древа, пропал во время путешествия через гиперионское Травяное море, вскоре после того как его звездолет-древо «Иггдрасиль» сгорел на орбите. Кровь в каюте тамплиера наводила на мысль, что это дело рук Шрайка. Он оставил эрга в кубе Мебиуса. Позже Хета Мастина нашли в Долине Гробниц Времени. Объяснить свое отсутствие он был не в состоянии – сказал лишь, что кровь в каюте принадлежала не ему, а потом еще что-то – про Древо Боли, – и умер.
Полковник Кассад исчез примерно в то же время, вскоре после вступления в Долину Гробниц Времени, но, согласно «Песням» Мартина Силена, полковник последовал за своей призрачной возлюбленной Монетой в далекое будущее, где и погиб в битве со Шрайком. Закрыв глаза, я начал неспешно декламировать:
– Потрясающая память, – заметила Энея.
– Если я что-нибудь путал, то получал от бабушки оплеуху. Не уклоняйся от темы. Я полагал, что тамплиер и полковник умерли.
– Они умрут. Как и все мы, – ответила Энея. Я молча ждал, когда она выйдет из своей дельфийской фазы. – В «Песнях» говорится, что Шрайк унес Хета Мастина куда-то… в когда-то. Потом, после возвращения, он умер в Долине Гробниц Времени. В поэме не сказано, отсутствовал он один час или тридцать лет. Дядя Мартин просто не знал этого.
– А полковник Кассад, детка? – Я искоса поглядел на нее. – О нем в «Песнях» говорится довольно недвусмысленно. Полковник следует за Монетой в далекое будущее, вступает в битву со Шрайком…
– С легионами Шрайков, – поправила меня Энея.
– Ага. – Этого я никогда толком не понимал. – Но все происходит довольно связно… Он следует за ней, сражается, умирает, его тело кладут в Хрустальный Монолит, и оно вместе с Монетой отправляется в долгое обратное странствие сквозь время.
– Вместе со Шрайком, – кивнув, улыбнулась Энея.
Я пришел в замешательство. Шрайк вышел из Гробниц… Монета каким-то образом путешествовала вместе с ним… так что, хотя в «Песнях» ясно сказано, что Кассад уничтожил Шрайка в той великой последней битве, монстр каким-то образом остался в живых и вместе с Монетой и телом Кассада отправился обратно сквозь…
– Понимаешь, дяде Мартину приходилось заимствовать некоторые части повествования, – сказала Энея. – Рахиль ему кое-что описала, но он счел допустимой поэтической вольностью по-своему трактовать то, чего не понял.
– Угу… – протянул я.
А что мне сказала Рахиль несколько часов назад, когда я признался, что ревную Энею к ней? «Так уж получилось, что я влюблена в одного солдата… мужчину… Ты сегодня с ним познакомишься. То есть я буду в него влюблена. В общем… черт, это слишком запутанно».
Вот уж действительно. Сердце у меня мучительно сжалось.
– На самом деле все куда сложнее, – откликнулась Энея.
– Может, все-таки попробуешь объяснить?
– Да, но…
– Знаю. Как-нибудь в другой раз.
– Да. – Энея накрыла мою ладонь своей.
– А что, что-нибудь мешает нам поговорить сейчас?
– Нам пора уйти в свой кокон и сделать стены непрозрачными.
– В самом деле?
– Да.
– И что потом?
– А потом, – Энея воспарила над ковриком и потянула меня за собой, – мы долгие часы будем любить друг друга.
25
Отсутствие тяжести. Невесомость.
Я и не знал, как это бывает.
Стены кокона полупрозрачные, как пергамент, просачивается внутрь карминный сумрак, словно последний отблеск заката. И опять то же ощущение, что я в чьем-то теплом сердце. И в который раз пришло осознание, что мое сердце принадлежит Энее.
Поначалу это было как медосмотр – Энея бережно снимала с меня одежду, проверяла заживление хирургических швов, нежно касалась сросшихся ребер, проводила ладонью вдоль позвоночника.
– Мне надо побриться, – сказал я. – И принять душ.
– Чепуха, – шепнула любимая. – Я каждый день обмывала тебя губкой и устраивала акустический душ.
