Энея снова изящно махнула рукой.
– Ага, – сказала она. – Пока – так.
Там, где мы приземлились, мало того что было темно, так еще и лил дождь – холодный, противный осенний дождь. Миссисипи – большая река, одна из самых больших на Старой Земле; катер долго кружил над водой, пока наконец не приземлился в маленьком городе на западном берегу. Я следил за посадкой по монитору – в залитом дождем иллюминаторе царила непроглядная тьма.
Мы пролетели над холмом, покрытым голыми деревьями, потом – над узким асфальтированным мостом и приземлились метрах в пятидесяти от берега, на мощенной камнем площади. Городок лежал в распадке между лесистыми холмами, и я разглядел на мониторе маленькие деревянные домики, кирпичные пакгаузы и несколько высоких зданий у самой реки – должно быть, силосные башни. Словом, самая обычная архитектура девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого столетий, характерная для этой части Старой Земли: то ли этот город почему-то миновали землетрясения и пожары Эпохи Бед, то ли львы, и тигры, и медведи восстановили его – не знаю. Узкие улочки были совершенно пусты, и инфракрасный датчик не обнаружил поблизости ни живых существ, ни работающих двигателей – но опять-таки было ведь всего полпятого утра, дикий холод и дождь. Кто, будучи в здравом уме и твердой памяти, выйдет из дома до рассвета в такую погоду?
Мы накинули пончо, я подхватил свой рюкзачок и попрощался с катером:
– Пока, Корабль. Веди себя прилично.
Мы спустились по трапу в дождливую ночь.
Энея помогла мне вытащить из багажника каяк, и мы двинулись вниз, к реке, по мощенной камнем улочке. В прошлый раз у меня были очки ночного видения, какое-никакое оружие и крепкий плот со всякими приспособлениями. А сейчас – только лазерный фонарик, единственное, что напоминало о нашем путешествии на Землю (поставленный на минимум, луч освещал скользкую от дождя брусчатку метра на два перед нами), охотничий нож навахо в рюкзаке, несколько сандвичей и пакет с сухофруктами.
Я был вполне готов выступить против Ордена.
– Что это за город? – спросил я.
– Ганнибал, – ответила Энея, пытаясь удержать скользкий каяк.
Пришлось мне взять фонарик в зубы и подхватить проклятую лодчонку второй рукой. И лишь когда мы добрели до берега и я, опустив каяк на землю, снова взял фонарь в руку, я наконец сказал:
– А, Сент-Питерсберг.
Недаром я столько часов провел в талиесинской библиотеке за чтением древних печатных книг.
Энея задумчиво кивнула.
– Это безумие. – Я повел лучом фонарика вдоль пустынной улицы, по кирпичной стене пакгауза, вниз, к темной реке. Течение было ужасающе быстрым. Только безумец мог рискнуть пуститься в плавание.
– Да, – согласилась Энея. – Безумие.
Холодные струи дождя стекали с ее капюшона.
Я обошел каяк и взял ее за руку.
– Ты видишь будущее. Когда мы должны встретиться снова?
Она стояла, опустив голову, и я не видел ее лица. В руке, которую я отчаянно сжимал сквозь полу пончо, жизни было не больше, чем в засохшей ветке. Она что-то проговорила, но так тихо, что я ничего не расслышал сквозь шум дождя и рев воды.
– Что? – переспросил я.
– Я не
– Какая разница?
Энея вздохнула и подошла поближе. Было холодно, и наше дыхание, превращаясь в пар, в самом буквальном смысле слова смешивалось в воздухе. От тревожного ожидания отчаянно забилось сердце.
– Разница в том, – объяснила она, – что видение – однозначно, воспоминание… ну, это совсем другое.
Я покачал головой. Дождь, стекая с капюшона, заливал мне глаза.
– Не понимаю.
– Помнишь день рождения Бетс Кимбол? Когда Джев играл на рояле, а Кикки упился до бесчувствия?
– Ну? – Меня уже раздражала эта дискуссия – посреди ночи, посреди дождя, посреди нашей разлуки.
– Когда это было?
– Что?
– Когда это было? – повторила она. Позади нас воды Миссисипи вырывались из мрака, чтобы в следующее мгновение вновь исчезнуть, умчаться во мрак со скоростью монорельсового поезда.
– В апреле. Нет, в начале мая. Точно не помню.
Энея кивнула.
– А как был одет в тот вечер мистер Райт?
У меня еще ни разу не возникало такого желания наорать на Энею или отшлепать ее. Ни разу – до этой минуты.
– Откуда мне знать? Зачем вспоминать?
– А ты попробуй.
Я тяжело вздохнул и устремил взгляд на темные холмы в черноте ночи.
– Вот дерьмо, ну не помню я… в сером шерстяном костюме? Да, точно, помню, он стоял у рояля, и на нем был серый шерстяной костюм. Ну тот, с большими пуговицами.
Энея снова кивнула.
– День рождения Бетс мы отмечали в середине марта, – проговорила она сквозь завесу дождя. – А мистер Райт не пришел, потому что простудился.
– Ну и? – Я уже знал, к чему она ведет.
– Ну и я помню отдельные фрагменты будущего, – повторила она, и в ее голосе послышались слезы. – Я боюсь полагаться на эти воспоминания. Если я скажу, когда мы должны встретиться снова, это может оказаться как серый костюм мистера Райта.
Одну долгую минуту я молчал. Капли дождя колотили по воде, словно крохотные кулачки по крышке гроба. Наконец я кивнул:
– Угу.
Энея подошла совсем близко и обвила меня руками. Зашуршали, соприкоснувшись, наши пончо. Я почувствовал, как пробежала дрожь у нее по спине. Она отступила на шаг:
– Дай мне, пожалуйста, фонарик.
Я молча протянул ей фонарь. Энея откинула нейлоновый фартук на крохотном кокпите каяка и осветила вделанную в фибропластовый корпус деревянную панель. На панели была единственная красная кнопка.
– Видишь?
– Ага.
– Не трогай ее, что бы ни случилось.
Скажу честно, это меня здорово рассмешило. Среди книг, которые я прочел в библиотеке Талиесина, были абсурдистские пьесы типа «В ожидании Годо». У меня возникло ощущение, что нас здесь затопило потоком сюра и абсурда.
– Я серьезно, – сказала Энея.
– Зачем нужна кнопка, если ее нельзя трогать? – поинтересовался я, вытирая мокрое от дождя лицо.
Энея покачала головой:
– Не трогай ее до тех пор, пока у тебя не останется иного выхода.
– А как я узнаю, детка, что иного выхода не осталось?
– Узнаешь. – Она еще раз обняла меня. – Давай-ка лучше спустим лодку на воду.
Я наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. За последние несколько лет я делал это десятки раз – провожая ее в «отлучки», встречая, просто чтобы понять, какая у нее температура, когда она болела. Но
