выкрутасы на качающемся брусе и встревожился. Чтобы показать ему, что все в порядке, я взялся за обвязку и хотел показать надежно пристегнутый карабин страховки.
И никакого карабина не обнаружил. Я так и не пристегнулся к последней веревке. Я скакал, балансировал, висел и прыгал без всякой страховки. Ничто не отделяло меня от…
Внезапно на меня накатила дурнота и головокружение. Покачиваясь, я проковылял три шага и привалился к холодному камню. Нависающий склон толкнул меня в плечи, будто вся гора склонилась вперед, пытаясь спихнуть меня с кронштейна.
Подтянув закрепленную Лхомо веревку, Чжаньчжи снял карабин с моей кладовки и пристегнул меня. Стараясь совладать с желудком, чтобы меня не стошнило рядом с Чжаньчжи, я лишь молча кивнул.
В десяти метрах от нас, за выступом скалы, Харуюки и Кенширо оживленно подавали мне знаки: они пробили еще одну идеальную скважину и хотят, чтобы я поторопился с установкой кронштейнов.
Делегация, направлявшаяся в Поталу на вечерний прием в честь Ордена, вышла в путь вскоре после общей полуденной трапезы. Я наконец-то увидел Энею, но не смог перекинуться с ней ни словом; мы лишь обменялись многозначительными взглядами, да еще она одарила меня такой улыбкой, что у меня колени подкосились.
Приглашенные собрались на нижнем ярусе, а многотысячная толпа рабочих, монахов, поваров, схоластов и носильщиков махала нам и подбадривала приветственными криками с верхних террас. В седловинах восточной части хребта заклубились дождевые облака, вливаясь в ущелье, но небо над Цыань- кун-Су оставалось девственно-голубым, и красные молитвенные флаги верхних террас выделялись на его фоне ослепительно ярко.
Все мы оделись по-дорожному, положив официальные костюмы в водонепроницаемые заплечные мешки. Я, естественно, предпочел собственный рюкзак. Приемы у далай-ламы по традиции проходят поздно вечером, и у нас в запасе больше десяти часов, но до Поталы шесть часов дороги по Вышнему Пути, а курьеры и летун, прибывшие в Йо-кунь утром, сообщили, что за Куньлунем погода испортилась, так что не мешало бы поторопиться.
Порядок шествия определен протоколом: впереди Чарльз Чи-кьяп Кэмпо, градоначальник Йо-куня и сюаньилан Храма-Парящего-в-Воздухе. Настоятель Храма Кэмпо Нга-Вань Таши, почти равный ему по положению, шагов на пять позади. Вокруг этих сановников так и роятся помощники, монахи и телохранители, а их «дорожные» костюмы великолепием дадут сто очков вперед моему официальному.
Следом шагают юные монахи Гьяло Тхондап и Лобсанг Самтен – двоюродный и родной братья далай- ламы; смуглолицые и белозубые, они радуют глаз легкой походкой и звонким смехом, присущим здоровым юношам с ясным рассудком. Ярко-красный скалолазный халат Лобсанга придает ему сходство с ходячим молитвенным флагом, сопровождавшим нашу процессию вдоль узкой галереи к расселине Йо-куня.
Распорядитель строительных работ Дзипон Шакабпа идет в компании Джорджа Цзаронга, нашего круглолицего мастера. Его неразлучный друг Джигме Норбу, не получивший приглашения, на сей раз остался в Храме, чувствуя себя уязвленным. Пожалуй, впервые на моей памяти Джордж не улыбается, зато Дзипон болтает без умолку, сопровождая рассказ преувеличенной жестикуляцией. Рядом шагают несколько рабочих, надумавших проводить их хотя бы до Йо-куня.
Тромо Трочи из Дхому, торговец с юга, путешествует в компании своей неизменной спутницы – рослой овцекозы, навьюченной образчиками товаров. На ходу три бубенчика, болтающиеся на ее косматой шее, позвякивают, как храмовые колокола. Лхомо Дондруб должен присоединиться к нам только в Потале, но его присутствие символизирует верхний вьюк со штукой новой ткани для дельтаплана.
Мы с Энеей идем замыкающими.
Я не раз пытался затеять разговор о вчерашней ночи, но всякий раз она заставляла меня умолкнуть, приложив палец к губам и кивнув на идущего поблизости торговца или кого-нибудь еще. В конце концов я ограничился непринужденной болтовней о последних днях трудов над верхними павильонами и галереями Храма.
В Йо-куне нас встречают толпы людей, выстроившихся вдоль галерей и аппарелей, размахивая флажками и хоругвями. Стоя на террасах и крышах приткнувшихся к скале домов, горожане хором приветствуют своего градоправителя и всех нас.
А за околицей Йо-куня, у стартовых террас единственной канатки на пути в Поталу, мы встречаем еще одну делегацию, направляющуюся на прием, – Дорже Пхамо и девять ее жриц. Паланкин Дорже Пхамо несут девять мускулистых монахов, потому что она настоятельница Самден-дацана – мужского монастыря километрах в тридцати от Йо-куня, на южных склонах того же хребта. Когда Дорже Пхамо исполнилось три года, открыли, что она – воплощение первоначальной Дорже Пхамо, Громомечущей Матери-свиньи. Теперь ей уже девяносто четыре стандартных года. Она чрезвычайно важная персона, и больше семидесяти лет была хоругвью, старшиной общины и аватарой женского монастыря Оракула в Йамдрок Дзо, размещенного еще километров на шестьдесят подалее на отвесной стене хребта. Ныне же Громомечущая Мать-свинья, девять сопровождающих ее жриц и десятка три носильщиков и телохранителей дожидаются очереди пристегнуть массивные карабины паланкина к тросу канатки.
Выглянув сквозь занавески, Дорже Пхамо заметила нашу компанию и поманила Энею к себе. Из брошенных мимоходом замечаний Энеи я узнал, что она несколько раз побывала в дацане Оракула в Йамдрок Дзо ради знакомства с Дорже и крепко с ней подружилась. А еще А.Беттик по секрету рассказал мне, что Дорже Пхамо недавно заявила своим жрицам из дацана Оракула и монахам из Самден-дацана, будто воплощение живого Будды Сострадательного – Энея, а не Его Святейшество нынешний далай-лама. Как сказал А.Беттик, благодаря популярности Дорже Пхамо весть об этой ереси разлетелась по всему Тянь-Шаню, но далай-лама еще никак не отреагировал на эту дерзость.
Пока обе делегации дожидаются очереди на канатку, обе женщины – моя Энея и старуха в паланкине – беззаботно болтают и смеются. Должно быть, Дорже Пхамо настояла, чтобы мы отправились первыми, потому что носильщики убрали паланкин с дороги, девять жриц низко поклонились, а Энея жестом поманила нашу группу на террасу. Чарльз Чи-кьяп Кэмпо и Кэмпо Нга-Вань Таши явно чувствовали себя не в своей тарелке, пока помощники пристегивали их салазки к тросу, – не из-за тревоги за собственную безопасность, но из-за попрания протокола; честно говоря, я не понял, в чем оно состояло, да и не очень-то интересовался. Я только и думал, как бы улучить минутку, чтобы поговорить с Энеей наедине. Или просто поцеловать.
По пути в Поталу нас застал ливень. За три месяца пребывания на Тянь-Шане меня не раз накрывало летними грозами, но этот дождь – студеный предвестник муссонов – окутал нас клубами холодного тумана. Мы успели оставить канатку позади прежде, чем небо заволокло тучами, но, когда мы выбрались на восточную сторону хребта Куньлунь, на Вышнем Пути поблескивал лед.
Вышний Путь – это скальные карнизы, полки, мощеные дорожки на отвесных стенах, деревянные галереи на северо-западных отрогах Хуа-Шаня – Горы-цветка, а еще – долгая череда террас и подвесных мостов, соединяющих заснеженные отроги Хуа-Шаня с Куньлунем. Там же находится второй по длине подвесной мост на планете, связывающий хребет Куньлунь с хребтом Пхари, а дальше ведут новые галереи, мосты и карнизы, бегущие вдоль восточного склона хребта Пхари к Пхари-Базару. Там остается лишь пройти через ущелье и выйти на дорогу до Поталы, проложенную по карнизу почти строго на запад.
Обычно это просто шестичасовая прогулка по залитым солнцем горам, но в тот день пришлось предпринять опасный и изнурительный переход сквозь клубящийся туман и ледяной дождь. Помощники градоначальника и настоятеля Храма пытались укрыть своих сановников ярко-красными и желтыми зонтами, но обледеневший карниз порой сужался настолько, что приходилось идти гуськом, и сановники очень скоро вымокли до нитки. Переправа через подвесные мосты обратилась в форменный кошмар – их «настил» состоит из единственного, густо оплетенного троса; вертикально вверх идут пеньковые «балясины», перилами служат горизонтальные веревки, а над головой проходит второй толстый трос. Обычно удержаться на нижнем тросе проще простого – придерживаешься за боковые веревки, но в такой ливень переправа требует крайней сосредоточенности. Впрочем, местные жители, пережившие множество муссонов, проделывали такое десятки раз и преодолевали мосты с привычным проворством, только мы с Энеей застревали на раскачивающихся, уходящих из-под ног тросах, цепляясь за обледеневшие веревки, то и дело норовившие выскользнуть из рук.
Несмотря на грозу – а может быть, именно из-за нее, – кто-то зажег факелы Вышнего Пути вдоль всего восточного склона хребта, а светильники, рдеющие в густом тумане, обозначали изгибы и повороты
