Моя мать — тоже не женщина. Она из породы страдалиц. Я вижу ее переписывающей рукопись отца, подбирающей для него документы. У нее ухудшается зрение, страшно болит спина. Она изнуряет себя ради работ, на которых никогда не будет стоять ее имя. Когда моего досточтимого отца оговаривают завистливые коллеги, она утешает и защищает его. Три года назад он сделал ребенка своей студентке, но Матушка скрыла от мира свое горе. Когда молодая мать однажды утром пришла к дверям нашего дома с младенцем на руках, она откупилась от нее, отдав все свои деньги. Она оплатила мир в нашем доме ценой собственной души. Она ни разу не заплакала.
Так кто же тогда заслуживает прекрасного звания Женщины?
36
Я вернулся к проституткам — с ними у меня все получалось. Но воспоминания о девушке не покидали меня, и к наслаждению примешивалась боль. Теперь у моей гейши был покровитель — банкир. Очень скоро она стала знаменитостью, чья жизнь протекала в высших сферах общества, и я потерял ее из виду.
Мы снова увиделись два года спустя. Однажды туманным вечером я заметил ее на другой стороне улицы, когда она садилась в коляску рикши. Голову гейши украшала сложная высокая прическа в форме раковины, на плечи был накинут роскошный плащ.
Она тоже увидела меня, но сделала вид, что не узнала, и скрылась во мраке, как богиня, вернувшаяся на небеса.
Получив назначение в Маньчжурию, я отправился к гейше с визитом. Меня приняла ее мать. Я долго ждал, сидя в одиночестве и попивая сакэ. Поздно ночью она вернулась с какого-то официального приема: на ней было черное кимоно с нанесенным вручную рисунком серого моря, на которое набегали шитые золотом волны. Мелкий ледяной дождь намочил прическу, и Искорка вытерла волосы носовым платком. Мы не виделись много лет. Щеки у нее слегка запали, подчеркивая жесткость взгляда. Она выглядела ужасно усталой. Глядя на это лицо зрелой женщины, я чувствовал себя преданным.
Она села напротив меня, опустив глаза, сложив руки на коленях. Ее застенчивая повадка напомнила мне нашу прогулку по парку. Мы долго молчали. Между этой женщиной и мною лежала река, которую мы были не в силах переплыть.
— Я уезжаю в Маньчжурию.
Ее лицо осталось бесстрастным, она даже не моргнула.
— Я никогда вас не забуду, — произнесла она тихим голосом.
Этой фразы мне оказалось достаточно. Я низко поклонился и встал. Она не шелохнулась. Ни слезинка, ни даже вздох не осенили наше прощание — горькое, дарующее освобождение.
37
У выхода из школы я замечаю Миня — он стоит, прислонившись спиной к дереву.
Мы встречаемся взглядами. Я опускаю голову и иду дальше. Он бежит за мной.
— Могу я тебя немного проводить?
Я не отвечаю, но он, нимало не смутившись, приклеивается ко мне, идет рядом, болтая о пустяках. В глубине души я вовсе не против его общества. Минь выше меня на две головы. Его теплый голос расслабляет, убаюкивает. Он рассказывает, что успел прочитать и чем занимался, делится революционными мечтами. Предлагает повести меня в воскресенье на рыбалку, обещает рассказать, какие породы рыб водятся в Амуре.
Мы идем мимо улицы, на которой стоит дом Цзина.
— Пойдем… — Минь тянет меня за руку. — Я заполучил ключ.
Переступив порог, он оборачивается и оглядывает меня с головы до пят. Его дерзость обезоруживает. Внезапно обессилев, я прислоняюсь к двери.
Минь начинает ласкать мое лицо и шею, нежно гладит плечи. Мною овладевает странная истома. Щеки у Миня пылают, полуприкрыв глаза, он обнюхивает меня, его губы оставляют на коже жаркий след. Когда он касается моего подбородка, я непроизвольно размыкаю губы, и язык Миня мгновенно ныряет во влажную пещерку рта. Его рука сползает мне на грудь. Ласки становятся почти невыносимыми, я задыхаюсь в его жарких объятиях. Прошу Миня расстегнуть воротник моего платья. Он удивлен, но подчиняется. Минь нервничает, пальцы у него дрожат, и пуговички не поддаются. Я нетерпеливо дергаю, едва не вырвав их с мясом.
Гримаса восхищения искажает лицо Миня. Он опускается на колени, прижимается губами к моим грудям, трется об них пробивающейся бородкой. Его лоб пылает, как раскаленное железо. Я извиваюсь, изо всех сил сжимая кулаки.
Скрип ключа в замочной скважине застает нас врасплох. Я судорожно отталкиваю Миня и едва успеваю застегнуть платье. Дверь открывается. Входит Цзин с клеткой в руке. Когда он замечает нас, лицо его темнеет. Смерив меня злым взглядом, он сквозь зубы приветствует Миня. Я хватаю портфель, выскакиваю на улицу, оттолкнув Цзина в сторону.
Никогда прежде я не ощущала такой вселенской печали. Вороны с карканьем взлетают в лилово- оранжевое небо, на которое наползают черные тучи. Воздух напоен ароматами. В город пришел май, зацвели тополя, усыпав землю пушистыми, похожими на гусениц колбасками. В детстве я бросала их за шиворот сестре, она ужасно пугалась и кричала.
Минь истерзал мою грудь, и теперь мне больно. Я останавливаюсь под деревом, чтобы поправить прическу; поплевав на ладони, разглаживаю платье. Рассматриваю себя в маленьком зеркальце: губы вспухли, как после слишком долгого сна. Пунцовые щеки выдают тайну порочных мечтаний, лоб пылает, заклейменный поцелуями Миня, хотя никто, кроме меня, этого не видит.
38
Перед последним переходом мы вычистили оружие и привели в порядок форму. Вскоре на горизонте показался древний город, окруженный крепостными стенами. Тополя окружают водяной ров. На обочинах дороги стоят китайцы, они машут японскими флагами. Мы проходим через главные ворота, и нашим глазам открывается вид на цветущий город Тысячи Ветров: море черепичных крыш, широкие улицы заполонили торговцы, оглушающе шумит транспорт, из дверей ресторанчиков одуряюще вкусно пахнет едой. К нам приближаются полковник, офицеры местного гарнизона, мэр города — толстый усатый маньчжур и знатные горожане.
У нас разбегаются глаза. На тротуаре человек тридцать молоденьких проституток — они машут нам, толкаются, смеются, краснея от смущения. Самые робкие прячут лицо, шепотом обсуждают нашу внешность, походку, улыбки.
Те, что посмелее, лепечут по-японски: «Как он красив!», «Приходите ко мне на свидание в Золотой Лотос!», «Я вас люблю!» Забыв об усталости после тяжелого перехода, мы гордо поднимаем головы, молодцевато разворачиваем плечи.
Наша казарма находится в западной части города. По верху высокой стены натянута колючая проволока, у ворот — вышки с пулеметными гнездами. На плацу выстроился в каре резервный отряд.
После церемонии встречи нас приглашают в столовую: мы накидываемся на острый мясной суп с водорослями, пожираем жирных карпов, оленину, фазаньи грудки, наслаждаемся рисовыми фрикадельками, маринованными овощами, тофу и суши.
С раздувшимся от еды, как воздушный шар, животом плетусь к себе в комнату и падаю на кровать.
