— Я мог бы достать что-нибудь, чтобы распилить эту штуку.
— Жаль, но это невозможно. Ты даже не представляешь, как мне жаль. Но снять его можно только колдовством.
— Ладно, я это обмозгую. Что-нибудь придумаем.
— Ты не должен рисковать, Паоло. Я… Послушай. Зная, что ты здесь… с ней… Ты должен себя беречь. Понимаешь? Так, чтобы здесь был кто-то…
— Я понял. Но с вами ничего не случится.
— Я занимаюсь не самым безопасным делом. Возле соседней клетки показался охранник, напомнив мне, в каком опасном положении мы находимся.
— Побереги себя, Паоло. Это прекрасно — увидеться с тобой, знать, что поблизости есть надежный друг, но ты должен держаться от меня подальше. Пока здесь делать нечего. Не сейчас.
— Ну, вы просто поберегите себя. А я уж этим займусь. Вот увидите.
Он ускользнул так же тихо, как и появился. Я долго сидел, наблюдая за вспышками пламени в кузницах зидов на другой стороне темного двора и размышляя о чудесах вселенной, которая может так доверчиво вручить свое будущее неграмотному четырнадцатилетнему мальчишке. Впервые со дня смерти Дассина я заснул, улыбаясь.
ГЛАВА 38
ГЕРИК
Что-то странное творилось в моем доме. С тех пор как Мелладор убил раба, чтобы вылечить мое колено, я сам стал заботиться о своих ранах. На царапины, ссадины и синяки я не мог обращать внимания. Даже глубокие порезы и растяжения проходили сами по себе. Но однажды моему противнику посчастливилось, и он сильно ранил меня в плечо. Я вернулся в свои покои, прежде чем кто-либо это заметил, и прогнал рабов, сказав, что собираюсь заняться магией. Я не хотел, чтобы они кому-нибудь рассказали, что я ранен.
Я пожалел, что не могу воспользоваться тем, чему учила меня Нотоль — останавливать кровотечение, обезболивать раны, но это одна из вещей, неподвластных магии. Нельзя наложить на себя заклятие подчинения, нельзя ранить себя колдовством, однако это означает, что нельзя и исцелить себя, даже если ты умеешь это делать. Так что я разорвал чистое полотенце и перевязал им руку. Затянуть узел достаточно туго при помощи только зубов и свободной руки оказалось нелегко. Я надел толстую рубаху и темную куртку, на которой не будет заметна кровь, и понадеялся, что моя рука перестанет болеть и кровоточить прежде, чем я выдам себя.
Когда после всего этого я пришел с занятий по рукопашному бою, у меня кружилась голова, я был мокрый от пота и дрожал от холода одновременно. Острая боль в моем плече превратилась в тупую, ноющую, но полотенце и рубашка насквозь пропитались кровью. Я снова попытался перевязать рану, сменил рубашку и куртку, окровавленную одежду сжег и отправился на занятия по верховой езде. Однако мне пришлось прервать урок, прежде чем я свалился с лошади. Я наорал на наставника за то, что его занятия слишком трудны.
Я вернулся домой сразу после заката. Все, чего мне хотелось, — это добраться до кровати, но я все время сворачивал не в ту комнату. Когда я, в конце концов, вышел к лестнице, мне пришлось остановиться и сесть передохнуть уже на середине первого пролета. Мне казалось, подняться я уже не смогу. Я ненадолго задумался, не позвать ли обратно рабов. Сефаро бы помог мне. Но тут я вспомнил, что Сефаро мертв. Мертв из-за меня, как и все остальные. Я никого не мог попросить помочь мне. И я должен быть осторожным, иначе лорды всё узнают, а поддержание преграды в сознании требовало сосредоточенности.
В середине ночи я очнулся в своей постели. Кто-то что-то делал с моей рукой, и я испугался, что если открою глаза, то встречусь взглядом с рабом, привязанным к моей руке. Однако волна магии так и не вспыхнула у меня в крови, а ухмыляющийся Мелладор не показался в голове. Кто-то очистил рану, приложил к ней что-то холодное и туго перевязал. Кто бы это ни был, он влил мне в рот разбавленного вина, и вскоре я снова заснул.
Солнце поднялось высоко, когда я проснулся, и мой учитель фехтования уже трижды присылал сообщения, интересуясь, куда я запропастился. Но я сказал Нотоль, что сегодня хочу поработать с ней, что у меня есть вопросы о том, как создавать иллюзии — самое интересное колдовство, которому я успел выучиться. Она согласилась. Когда же она поинтересовалась, почему я такой сонный и невнимательный, я сказал, что мне снова снились странные сны, — правду, как я считал. Но я не смог дальше притворяться, что это был сон, когда коснулся полоски ткани под рубашкой. И я понятия не имел, кто же это сделал.
К вечеру мне снова стало плохо, и я едва не заблудился по дороге домой от лордов. Не поужинав, я отправился прямо в постель. Неизвестный снова пришел ко мне ночью. Повязку переменили, прохладная ткань легла мне на лоб, несколько раз за ночь мне давали попить подслащенного вина, пока я то задремывал, то просыпался снова. Я говорил себе, что собираюсь открыть глаза и посмотреть, кто же это, но мои веки были слишком тяжелы, и на самом деле я не хотел этого знать. Если бы я выяснил, вероятно, мне пришлось бы сделать с этим человеком что-то ужасное.
Хотя я все еще чувствовал себя слабым, на следующий день я смог вернуться к тренировкам, а спустя еще несколько дней убедил себя, что все это было игрой моего воображения. Должно быть, я все сделал сам, но, поскольку у меня был жар, мне казалось, что там был кто-то другой. Однако потом я стал находить вещи — странные вещи — у себя в покоях.
Первым оказался маленький овальный камешек, оставленный ровно посреди стола в моей гостиной. Он был гладким, серо-голубым, с прозрачной прожилкой. Я и представить себе не мог, как он тут оказался. Я кинул его в камин, но сразу же подобрал и ощупал его. Просто камень. Никаких чар. Может, его прислали лорды?.. Я кинул его на скамейку, где оставлял точильные камни, масло и тряпки для ухода за оружием.
Прошло несколько дней, и я нашел кусочек дерева в том же самом месте, но уже На обеденном столе. Он был темным и твердым, как железо, а когда я поднес его к глазам, то увидел между волокон кристаллы, словно дерево превратилось в камень. Никто в Зев'На не заметил бы этого.
И я бы не заметил, если бы его не оставили здесь, и я никак не мог понять, кто бы мог это сделать. Я положил его рядом с камешком.
А потом я нашел мерзко выглядящую косточку от багрового фрукта под называнием дарупа у себя на подушке. Я не связывал ее с двумя другими вещицами, пока не взял ее с отвращением, собираясь швырнуть в камин, а она распалась в моей ладони. Косточка оказалась аккуратно расколота надвое. Внутренняя сторона ее была гладкой, темно-коричневой с темными прожилками, словно полированный палисандр, а ядрышко — глубокого ярко-красного цвета с черными завитками. Я кинул косточку на скамейку, к остальным загадочным предметам.
Несколько недель прошли без каких-либо неожиданностей, но затем, вернувшись после долгой тренировки, я нашел маленький вогнутый осколок стекла в форме плошки — наверное, кусочек разбитой лампы, — наполненный песком и поставленный на стол рядом со скамеечкой, на которую я обычно садился, чтобы снять обувь. Зачем кому-то собирать песок в стеклянную плошку? В Се Урот достаточно песка, чтобы наполнить все посудины в мире. Но, сняв один сапог, я заметил, что все еще смотрю на осколок. Этот песок не просто случайно зачерпнули с земли.
Легко думать о пустыне как о бесконечном просторе красного песка и камня и верить, что все изменения ее вида происходят лишь из-за изменившегося света, но на деле сама земля была сотни оттенков красного и коричневого. Кто-то собрал песчинки разных цветов и выложил их в стеклянной «плошке» слоями — один поверх другого, тоньше и толще, составив волнистый узор. Я никогда не видел ничего подобного. Я поворачивал вещицу, рассматривая под разными углами. Это не было делом рук лордов.
— Ну, мой юный друг, как прошли труды дневные?
Дарзид подошел ко мне со спины и уставился поверх моего плеча на песок, который теперь лежал кучкой на полу.
— Что это?
