любимое место. Маленькая речушка сбегала летом с заснеженных подножий горы Карилис, прозрачная и холодная как лед. В паре мест на лесистых склонах вода скапливалась между больших валунов, образуя глубокие, чистые заводи, где так хорошо плавать. Высоко над одним из них нависали крутые скаты гладких камней, обкатанных стекавшим по ним ручейком. Мы соскальзывали голышом по валунам, а потом летели по воздуху, прежде чем бултыхнуться в заводь далеко внизу. Восторг на грани ужаса…
Последние попытки воскресить потерянные воспоминания я ощущал так, будто снова мчался по гладкому спуску, чтобы беспомощно зависнуть в воздухе и вслед за этим погрузиться в ледяной мрак. Что бы ни ждало меня за скользким склоном — колдовством, скрывшим от меня мою жизнь, — это страшило меня, но я не мог остановиться, так же как и тогда не мог замедлить полет с каменного валуна.
Дассин никогда раньше не допускал, чтобы мои затруднения помешали движению вперед, и этим утром, когда мои глаза открылись сами, меня терзало любопытство, что же заставило его изменить своему обычаю. Наше последнее занятие закончилось поздно утром, и я не мешкал, прежде чем лечь спать. Если только жизненный путь солнца не сделался таким же причудливым, как и мой собственный, я проспал около суток.
Я содрогнулся от непривычно холодного воздуха и натянул одежду, ожидая, что Дассин в любой миг свалится на меня, пренебрежительно вздернув кустистую бровь. Воду в умывальнике затянула толстая корка льда. Еще одна странность. Моя вода для умывания всегда была чуть теплой, даже в самое холодное утро. Не имея под рукой ничего, чем можно разбить лед, я коснулся его толикой магии, достаточной, чтобы растопить корку, но не согреть воду. Довольно и того, что она стала жидкой.
Даже использования силы оказалось недостаточно, чтобы вызвать Дассина. В первый раз, когда я использовал магию в его доме — зажигая огонь в маленькой лампе, — он набросился на меня, словно лис на зазевавшегося кролика, разнося в пух и прах за то, что я трачу силы «на всякие глупости».
Стоило мне войти в лекторий Дассина, как воздух наполнился высоким пронзительным воем. Старый негодяй наложил заклятие на дверь. Придется снова поговорить с ним о честности и доверии. Раздраженный куда сильнее, чем просто шумом, я принялся искать способ заткнуть заклятие, но, к своему изумлению, не смог найти даже проема за собственной спиной. Пространство, где должен был зиять проход, закрывала блеклая оштукатуренная стена, на которой висели полки с книгами и жестяными коробками с травами. Все это было покрыто многолетним слоем пыли и всякого хлама — совершенно настоящими на ощупь. Чутье подсказывало мне, что при встрече с подобной иллюзией я должен чувствовать покалывание в пальцах, но колдовство оказалось для этого слишком искусным.
Вскоре шум стих сам по себе. Мое изумление от искусства старого чародея и раздражение от его дерзости задохнулись под гнетом тишины.
— Дассин, — тихонько позвал я его.
Ответа не последовало.
Ограничив меня в использовании магической силы, ношении одежды, разговорах и вопросах, Дассин вдобавок запретил мне покидать лекторий без сопровождения. Он раз за разом напоминал мне не преступать установленных им пределов, утверждая, что, если я доверился ему во всем остальном, значит, я должен верить и в их необходимость. Честно говоря, мне претило перечить ему, так что я решил подождать, прежде чем продолжить поиски, несмотря на всю странность сегодняшнего утра.
Остатки нашего последнего ужина лежали на рабочем столе: корзинка с хлебом, уже холодным и черствым, тарелка с несколькими ломтиками засохшего сыра, не две, а три грязные суповые миски и две кружки, пахнущие бренди — «лучшее от Барейля», как называл Дассин содержимое своей зеленой бутылки. Подсвечники все еще были убраны, а новый ящик высоких восковых свечей лежал неоткрытым на полу возле стола. Комната казалась не более и не менее загроможденной, чем обычно. Я ненадолго присел на стол, сдвинув в сторону, разбросанные красные и зеленые кости для сонкеля. Половина плашек были выстроены в узор и огорожены серебряными прутиками длиной с палец, как будто игру внезапно прервали.
На полу лежал опрокинутый деревянный шкафчик. Его расписные дверцы распахнулись, и наружу вывалилось несколько странных вещиц: золотой перстень, небольшая эмалированная коробочка с набором карт, используемых для прослеживания семейных линий магических способностей, и предмет, чье назначение я бы не взялся угадать, — плоский круг из тусклого дерева размером с ладонь. В круг было вделано металлическое кольцо, внутри которого крепился зеркально отполированный черный кристалл пирамидальной формы и в полпяди вышиной. Я поднял шкафчик и принялся подбирать вещи, расставляя их по полкам.
Раздумывая, чем бы мне заняться дальше, я рассеянно погладил пальцем одну из гладких граней блестящего кристалла — и моя плоть растворилась, и с нею весь мир.
Дассин. Учитель, целитель, тюремщик. Я должен объяснить ему, куда ухожу. Если он поймет, что за жажда снедает меня, что за янтарные и голубые персты манят, он не станет меня удерживать. Я не принадлежал Дассину. Но он не отозвался на мой зов, а я не смог отвергнуть его призыв. Я выронил кристалл, и мир хлынул на меня снова…
Моя одежда была насквозь мокрой от пота. Меня сотрясала дрожь озноба. Я отступил от упавшего предмета, столь невинно лежащего на полу. Как только я разыщу Дассина, я вернусь за ним.
— Дассин! Где ты?.. — позвал я.
Ответа не было.
В лектории открывались наружу две двери. Одна вела в сад, за другой был короткий лестничный пролет и проход в главную часть запутанного дома. Выбрав вторую дверь, я спустился в коридор и стал заглядывать в каждую комнату. Дассина нигде не было. Я вернулся обратно в лекторий, по пути завернув на кухню и прихватив краюшку хлеба, ломоть ветчины и пару груш из кладовой. Сев за рабочий стол и перекусив, я снова посмотрел на странное приспособление, которое лежало на полу и вместе с тем тревожно присутствовало на самом краю моего сознания. Для чего может быть предназначена эта вещь?
