использовал.
— Верно.
— Я думаю, эта часть и травмирована. То есть, вот я смотрю сейчас на тебя, босс, и вся твоя голова испещрена крошечными отверстиями.
Я зажмурился и ощупал голову пальцами.
— Ничего такого не чувствую.
— Это потому, что твой мозг не ощущает повреждений. Ему удается ощущать повреждения остальной части тела. Но поверь мне, повреждения есть. Мне кажется, они и стерли отражение.
— Стерли… ты хочешь сказать, как…
— Убили его, — сказал Боб. — То есть, с технической точки зрения его и не существовало — в реальности. Как его записали, так и стерли, и…
Я нахмурился еще сильнее.
— И что?
— И еще… исчезла часть тебя самого.
— Уверен, это я бы заметил, — хмыкнул я.
— Не тела, — терпеливо, как слабоумному объяснил Боб. — Твоих жизненных сил. Твоего чи. Твоей души.
— Подожди, подожди. Часть моей души пропала?
Боб вздохнул.
— Люди почему-то очень возбуждаются, когда слышат это слово. Та часть тебя, которая менее материальна, но от этого не менее существенна. Называй ее как хочешь. Так вот, части ее недостает, и совершенно не обязательно ударяться по этому поводу в панику.
— Часть моей души пропала, и мне не стоит из-за этого волноваться? — возмутился я.
— Такое случается сплошь да рядом, — утешил меня Боб. — Скажем, ты поделился частью своей души с Сьюзен, а она с тобой. Именно это защитило тебя от Лары Рейт. Вы с Мёрфи тоже, сдается мне, недавно обменялись — должно быть, ты добился-таки от нее объятия или чего такого. Право же, Гарри, тебе давно пора трахнуть ее и покончить с…
Я дотянулся до рабочего стола, взял молоток и выразительно посмотрел на Боба.
— Э… да, — спохватился он. — Так, о чем это мы… Да, твоя душа. Ты все время отдаешь немножко себя. Все это делают. Магия тоже забирает некоторое ее количество. Она отрастает заново. Расслабься, босс.
— Если в этом нету ничего особенного, — спросил я, — что тогда в этом такого интересного?
— Ох, ну да, — ответил Боб. — Пойми, это ведь все энергия. И я думаю, возможно… возможно… подумай, Гарри. В тебе имелось некоторое, очень небольшое количество энергии Ласкиэли, поддерживавшее отражение, открывавшее тебе доступ к Адскому Огню. Теперь этого нет, но пока было, отражение использовало часть энергии для того, чтобы действовать вопреки источника этого отражения.
— То есть, оно питалось моей душой? Словно я батарейка какая, или аккумулятор?
— Эй, — одернул меня Боб. — Не строй из себя невинно оскорбленного. Ты сам дал это ей. Ты поощрял ее собственный выбор, ее бунтарство, ты провоцировал свободу ее воли, — Боб покачал верхней частью черепа. — Страшная это штука — свобода воли, поверь мне, Гарри. Я рад, что у меня ее нет. Ох, нет, спасибо, не надо. Но ей ты немного дал. Ты дал ей имя. Воля приходит с этим.
С полминуты я молчал.
— И она использовала ее, чтобы убить себя, — произнес я наконец.
— Типа того, — согласился Боб. — Она вычислила, какой части мозга достанется больше всего. Она приняла на себя психическую пулю, предназначавшуюся тебе. Я думаю, это то же самое, что выбрать смерть.
— Нет, не то же, — тихо возразил я. — Она выбрала не смерть. Она выбрала свободу.
— Может, потому это и называется свободой воли, — заметил Боб. — Эй, скажи мне, что ты по крайней мере прокатился на пони прежде, чем цирк уехал. Я хочу сказать, она ведь могла заставить тебя видеть и ощущать почти все, что угодно, и… — Боб осекся, и огоньки в его глазницах мигнули. — Эй, Гарри. Ты что, плачешь?
— Нет, — отрезал я и поднялся по лестнице из лаборатории.
В доме было… пусто как-то.
Я взял гитару, сел на диван и попытался привести в порядок мысли. Это давалось нелегко. Я испытывал все разновидности злости, и смятения, и досады. Я продолжал убеждать себя в том, что это все эмоциональные последствия психического оружия Мальвора, но одно дело твердить это себе снова и снова, а совсем другое — сидеть и ощущать себя паршивей паршивого.
Я начал играть.
Великолепно.
Ну, не то, чтобы идеально — идеально играет компьютер. И пьесу я выбрал не особенно сложную. Мои пальцы не обрели вдруг особой ловкости — но музыка ожила. Я сыграл вторую пьесу, потом третью, и каждый раз в нужном ритме, и я пробовал новые нюансы, варианты аккордов, придававших простым мелодиям глубину и цвет — красивую грусть минорным, мощь мажорным, акценты и чувственность, которые я всегда слышал в голове, но не мог отразить в жизни. Словно кто-то отворил дверцу у меня в голове. Или помогал мне.
Я услышал тихий, очень тихий шепот, похожий на эхо голоса Лаш.
Все, что в моих силах, хозяин дорогой.
Я поиграл еще немного, прежде чем осторожно отставил гитару в сторону.
Потом встал, позвонил Отцу Фортхиллу и попросил его приехать и забрать почернелый динарий, как только я выкопаю его из-под своего подвала.
* * *
Я засек Томаса у его дома и, держась в отдалении, проследил его путь по городу. Он направился по Эль в сторону Петли, потом свернул на параллельные улицы. Он казался бледнее и напряженнее обычного. Он потратил чертову уйму энергии, сражаясь с вурдалаками, и я знал, что ему необходимо кормиться — возможно, с опасностью для кого-то — чтобы восстановить утерянное.
Я позвонил ему на следующий же день после битвы и попытался поговорить с ним, но он говорил сухо и неохотно. Я сказал ему, что беспокоюсь за него, потерявшего столько энергии. Он повесил трубку. Два следующих звонка он обрубал, едва сняв трубку.
Поэтому, раз уж я такой хитрый и чувствительный тип, щадящий чувства брата, я шел за ним хвостом, пытаясь выяснить, какого чета он избегает разговоров со мной. Что ж, если ему так трудно сказать, узнаю сам. Я же сказал: я чувствительный. И изобретательный. И, возможно, немного упрямый.
Томас не слишком скрывался. Я ожидал, что он будет перемещаться по городу как осторожный кот по спинкам кресел-качалок, но он просто шел вперед, чертовски стильный в темных штанах и свободной малиновой рубахе, сунув руки в карманы, с лицом, по большей части скрытым шевелюрой.
Даже так он привлекал к себе женские взгляды. Он напоминал ходячую рекламу одеколона — с той только разницей, что даже молча и не двигаясь с места он заставлял женщин оглядываться на него через плечо и будто невзначай поправлять прическу.
