улучшает настроение, как вино. К тому же я не исключение. В прошлом году у нас в армии и на флоте лечилось от наркомании 38 тысяч человек.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я заканчиваю цитируемый абзац:
Только теперь Ньюхауз, кажется, осознал все. По лицу его катились хорошо заметные на экране капли пота.
Он достал носовой платок, но вытирал почему-то не лицо, а водил им по плечу. Следователь отложил бумаги в сторону и молчал.
НЬЮХАУЗ: Значит, наркоман, поджигатель, идиот и убийца, так?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вам виднее, лейтенант.
НЬЮХАУЗ: Кто бы я ни был, прихлопнуть себя, как муху, не дам. Нечего мне навешивать чужие грехи.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Чьи грехи, разъясните…
НЬЮХАУЗ: Коли речь зашла о моей жизни и смерти, заявляю официально: истинная причина эпидемии в Сигоне — взрыв ракетных боеголовок. На складе, внутри Поющей горы. Отсюда и землетрясение. Да, рвануло так, что западный склон разворотило, как кратер. Газ вырвался наружу, начал стекать со склона и затоплять Сигону. Сейчас склон почти залатали, но тогда он был весь обезображен. Из- за этого и уволили наутро всех вольнонаемных.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Каковы свойства этого газа?
НЬЮХАУЗ: Я мало что знаю. Вроде бы он бесцветный, без запаха. Собственно, в нем два компонента. По отдельности они безвредны, ну а в смеси… Говорят, на определенное время смесь вызывает безумие. Видимо, так оно и есть: на базе после взрыва пострадало человек двадцать. Я их видел собственными глазами. Они походили на буйно помешанных.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Какова дальнейшая судьба этих пострадавших?
НЬЮХАУЗ: Отправили в Америку. Я слышал, некоторые умерли.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: На базе это первый случай утечки газа?
НЬЮХАУЗ: Да. Если не считать инцидента с лейтенантом Уорнером. Семь лет назад он тоже пострадал от взрыва, правда, слабенького. И тоже был отправлен на родину. Он вылечился, получил пенсию, но в прошлом году вроде бы покончил с собою.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Известна ли вам причина самоубийства лейтенанта Уорнера?
НЬЮХАУЗ: Лишь приблизительно. Ходили слухи, что у него дважды рождались уроды. Не то двух-, не то трехголовые.
КАЛАВАТТИ: Будьте вы дважды и трижды прокляты, уроды заокеанские! И ты — вместе со своей «медузой»!
НЬЮХАУЗ: Проклинать надо тех, кто газ изобрел.
Хотя лично у меня особое мнение: двухголовые люди, лягушки или голуби все же предпочтительней, чем адова пустыня после водородного взрыва.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Куда нацелены ракеты?
НЬЮХАУЗ: Откуда мне знать? Не моя забота, кто куда нацелен. Хоть на Африку, хоть на Луну. Главное, чтобы все здесь уяснили: насчет эпидемии руки мои чисты. Как и совесть. А за обугленные деревья, если надо, отвечу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Согласны ли вы в дальнейшем привести более подробные свидетельства истинных причин эпидемии?
НЬЮХАУЗ: Согласен. Но при условии, что не конфискуете мою «медузу». Она теперь моя личная собственность, судя по отвратительному посланию генерала.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Суд учтет ваше раскаяние, хотя ваше более чем странное условие не делает вам чести.
11. Жернова Галактики
Ни единой живой души не обогнал я по дороге в Чивиту. Грузовики, роскошные лимузины, расписанные цветами телеги с мулами, нехотя перебиравшими ногами, — все двигалось только навстречу. И в палермском порту, когда я выезжал, уже причаливала добрая дюжина пароходов из Неаполя, битком набитых любопытствующими, показывающими друг другу в небо, где тарахтел биплан, влекущий за собой полотнище с изображением «медузы», крест-накрест зачеркнутой красными линиями и с такими же красными буквами:
Я размышлял о событиях последних дней, об Антонелле, о Марио, о мертвом Винченцо, которого я так и не увидел и который представлялся мне отчего-то похожим на Гарибальди с портрета в кабинете шефа полиции. Я думал о судьбе лживого свидетельства козлоногого сатира Иллуминато Кеведо, как ни странно, сыгравшего решающую роль в показаниях лейтенанта Эммета Ньюхауза. Выходит, фальшивка, сфабрикованная во зло, помогла разоблачению зла? Что за мудреный механизм саморазрушения неизбежно тянет зло к гибели? Сколько раз случалось в мировой истории: красота, справедливость втоптаны в грязь, поруганы, оболганы; но неукоснительно наступает миг, когда росток добра разрывает мрачную скалу, казавшуюся монолитом. Когда (как в стихах великого поэта) вдруг:
За немногие эти дни я не раз вспоминал прежнюю мою жизнь, где на плавных благополучных берегах еще не вырисовывались мрачные контуры Сигоны. Эх, сколько я проглядел, упустил, сколько всего не успел!..
Не успел сказать нужных слов отцу. Несколько свысока относился к Мурату, потому что завидовал: да, завидовал, пытаясь скрыть эту зависть от самого себя.
Не уберег Снежнолицую в хрустальной ладье. Потешался над причудами деда, когда, возвращаясь под утро домой, замечал его седую бороду над крышей дома: дед ждал восхода солнца, чтобы первым встретить Огненный Щит древним песнопеньем о Царе-Огне, Воде-Царице, Матери Сырой Земле… И отец, и Мурат, и дед могли не знать о пророчестве спасения мира красотой.
Но чтобы спасти его — нужны их руки. И, надеюсь, мои. Иначе из непредставимо разъединенных с нами миров не пал бы именно на меня тонкий живоносный луч…
И когда обозначились в дальней дали зубцы крепостной стены, я обратился к Снежнолицей:
