которая загрызала свиней, кур и даже коров по всей деревне. Этого было довольно, чтобы люди начали его подозревать. Кухарка дяди Бардрика умерла на следующий день после того, как перекинулась с одиноким колдуном парой слов на базаре, где они покупали мясо. Жителям замка все это не нравилось. А потом началась засуха – вот уже шесть месяцев все ждали благословенного дождя, а его все не было и не было. Это окончательно убедило людей, что отшельник был колдуном. Похоже, это правда, со вздохом подумала Гвинет.
Что же он с ней сделает?
– Ты всю ночь собираешься простоять в дверях? – спросил незнакомец. – Так и не решишься пройти в дом?
Разве у нее был другой выбор? Она могла или умереть от руки дяди Бардрика, или испытать судьбу с колдуном.
– В дом я войду, только не думай, что я стану тебе женой, – промолвила Гвинет в ответ.
Нерешительно двинувшись вперед маленькими шажками, Гвинет прошла по слою грязи к единственному стулу. Уставившись на сиденье стула, заваленное его бельем, Гвинет спросила себя, как она сможет провести с ним хотя бы одну ночь.
Но нельзя было отрицать: этот мужчина представлял собой нечто привлекательное, он напоминал ей крупную и осторожную дикую кошку.
Арик и не подумал убрать свое белье со стула. Гвинет нетерпеливо постучала ногой по полу. Она ждала. Наконец, вздохнув, он подошел к стулу и забрал одежду. Гвинет села.
– Как видишь, я не ждал здесь леди, – заметил он.
– Ты уверен? – отозвалась Гвинет. – Твои слабые протесты против этого союза не показались мне убедительными, и я даже сочла, что ты лгал, отшельник.
Арик растянулся во всю длину на узкой кровати, заняв почти весь матрас. Его длинные мускулистые ноги в чистых коричневых штанах оказались всего в нескольких дюймах от ее колен. Гвинет с трудом сглотнула. Этот человек – настоящий великан, и наверняка он очень силен. Интересно, захочет ли он, чтобы она исполняла свои супружеские обязанности на этой маленькой кровати, матрас которой, без сомнения, кишит блохами?
– Честно говоря, миледи, мне тут никто не был нужен, а уж особенно молодая особа с таким острым языком, – вздохнув, ответил Арик. – Но что сделано, то сделано.
От такого оскорбления Гвинет только рот раскрыла.
– Если ты хотел сохранить свой мир, то надо было за него бороться! Вместо этого ты мямлил что-то невнятное, как баран. Но если бы ты подумал…
Отшельник вскочил с постели с таким проворством, какого она от него никак не ожидала. Он подскочил к Гвинет, схватил ее за руки и рывком поднял со стула. Он был так близко, что она ощутила жар его тела.
Да уж, теперь, похоже, он мямлить не собирается. От гнева его серые глаза потемнели и стали черными, как угли, и в них появилось угрожающее выражение.
– Ты то и дело оскорбляешь меня и мой дом, – проговорил Арик. – Мне здесь, в моем убежище, не была нужна ни ты, ни твой бесстыдный рот! Я пытался договориться с твоим дружком Дагбертом, но безрезультатно! Я женился на тебе ради того, чтобы спасти тебе жизнь, а ты осмеливаешься грубить мне! Господи, женщина! Да ты настоящая ведьма, гарпия! Говорил тебе об этом кто-нибудь?
Дядя Бардрик говорил ей это почти каждый день с тех пор, когда десять лет назад приехал в Пенхерст для того, чтобы похоронить ее отца и взять на себя управление замком.
«Почему ты не можешь быть такой же, как твои кузины Неллуин и Лисса?» – спрашивал Бардрик Гвинет. А она не могла притворяться такой же застенчивой и строить из себя образец добродетели – не могла, сколько ни пыталась. Удовлетворить дядю Бардрика и его самодовольную, тщеславную жену Уэлсу, не показывая своего норова, было невозможно. Поэтому Гвинет давным-давно бросила эти попытки.
– Смиренно прошу вашего прощения, добрый сэр, – ответила Гвинет.
Ее попытка говорить льстивым тоном оказалась совершенно безуспешной, потому что ее тон был скорее саркастическим, чем скромным, к тому же он не скрывал ее буйного темперамента. И Гвинет было наплевать на то, что колдун может превратить ее в жабу. В конце концов, это не может быть хуже того положения, в котором она оказалась волею случая.
– За последний час мне угрожали, силой выдали меня замуж, оскорбляли. Так что уж прости меня, пожалуйста, за то, что я тебя раздражаю, осел ты безмозглый.
В ответ рыжеволосый великан покачал головой, проворчал что-то и отвернулся от Гвинет, не сказав больше ни слова.
– Что ты хочешь этим сказать? Что это за ворчание? – спросила она.
Мужчина, за которого ее неожиданно выдали замуж, так ничего и не сказал. Не глядя на Гвинет, он подошел к очагу, развел огонь и поставил греться старый котелок. Через несколько минут воздух наполнился приятным ароматом горячего бульона. Гвинет уже не обращала внимания на то, что в хижине еще пахло чем-то незнакомым – это был запах леса, земли… Запах ее мужа. Она постаралась отвлечься от мыслей об этом.
– Моя жизнь разбита, а ты собираешься есть суп? – закричала она.
Арик покосился на нее через плечо, раздраженно приподняв бровь, а затем вновь занялся котелком.
Ну и ну! В стенах Пенхерста на нее то и дело кричали. Гвинет привыкла к тому, что даже кухарка могла ударить ее по рукам поварешкой. Но чтобы на нее не обращали внимания – такого она вынести не могла.
– Ты что, внезапно онемел? Хмуришься, чтобы продемонстрировать, как плохи наши дела? Что у нас теперь будет за жизнь? Такое произошло, а ты занимаешься супом, проворчав что-то! Неужели я вышла замуж за человека, место которого в конюшне?
Арик по-прежнему молчал, не удосужившись на этот раз даже взглянуть на нее. Сжав руки в кулаки, Гвинет решительно направилась к нему, намереваясь дать волю своему возмущению.
Остановившись, Гвинет заговорила, обращаясь к внушительной спине колдуна:
– Ты не слышишь, что я тебе говорю, или твои манеры всегда оставляют желать лучшего? Если так, то мне понятно, почему ты до сих пор не женат, несмотря на немолодой уже возраст! – Она подняла руки вверх. – И еще скажи мне: ну что это за жилище? Неужели нечего постелить на пол? Почему тут нет слуги, который заботился бы о тебе? – Молчание. – Ты хоть в состоянии говорить на правильном английском языке?
Медлительный олух по-прежнему молчал. Он отказывался отвечать ей! Как же Гвинет хотелось ударить его по ноге, наступить на его пальцы, вбить хоть немного разума в его тупую башку!
Впрочем, похоже, все это не поможет. Во-первых, едва ли Гвинет удалось бы причинить ему ощутимую боль, а во-вторых, многие все-таки считали его колдуном. И это останавливало ее, хотя и не особо пугало. Гвинет судорожно вздохнула, пытаясь успокоиться. Она поняла, что ей придется каким-то образом договариваться с ним.
Откашлявшись, Гвинет прикоснулась рукой к его руке.
– Ты же видишь, что я здесь чужая, – промолвила она. – Что ты можешь предложить леди? Мой… добрый… муж…
– Арик, – процедил он сквозь зубы.
– Что ты сказал? – не поняла Гвинет.
Арик повернулся к своей новобрачной, с которой был знаком меньше часа. Надо же, ведь и она узнала его имя всего мгновение назад. От ярости ее невысокая фигурка натянулась как тетива, брови сошлись в гневе. Ее пухлые, манящие губки надулись.
Святые угодники, ну что ему делать с этой женщиной?
Арик еще не слышал, чтобы женщина столько говорила, к тому же почти все ее слова были призваны задеть или оскорбить его. Она считала, что он гораздо ниже ее по общественному положению, и думала только о том, как бы уйти из его дома. Интересно, что сказала бы эта роскошная строптивица, если бы узнала, что Арик только что сделал ее графиней Белфорд?
Ясно одно: ей нужно время, чтобы привыкнуть к своему новому положению жены. Этого следовало ожидать, заключил про себя Арик. И все же его смущало, что он не знает, каковы на вкус ее сочные губы. Понятно только то, что она стала его женой. Весьма крикливой, сварливой и считавшей к тому же, что его место в конюшне.
Отвернувшись от Гвинет, Арик стал наливать себе суп. При мысли о том, что может произойти ночью, его лицо скривилось в гримасе.
Нахальная девица, точнее, его жена, поправил себя Арик, может спать где угодно. Он даже этому завидовал. Поначалу она боролась со сном, но вскоре она все-таки уснула.
Пытаясь поудобнее пристроить одеревеневшее тело на твердом стуле, Арик рассматривал женщину, на которой женился несколько часов назад. Она лежала на его кровати на животе, обхватив руками голову, а ее пальцы утопали в густых черных прядях. Вид у нее был вполне мирный, но не ангельский. Да, на ангела она не походила совсем.
В разлете ее черных бровей, в изгибе манящих губ не было ни капли невинности. А тяжелая челюсть усугубляла производимое ею впечатление. Ее круглые ягодицы, слегка приподнимавшиеся, когда она шевелилась во сне, напоминали Арику о том, что перед ним отнюдь не дитя.
Выругавшись, Арик снова заелозил на стуле – на сей раз ему помешали штаны, внезапно натянувшиеся в том месте, где они прикрывали его чресла.
Ей нельзя здесь оставаться. И не важно, что его кровь закипела при виде спящей Гвинет. Ему нужен покой, но он его не получит, пока с ее бесстыдных губ будет срываться несносная брань, а ее женская притягательность манить его.
Но он не может отправить Гвинет назад в замок Пенхерст, ведь там ее дядя, страдающий от суеверий, может убить ее. И даже несмотря на то что эта строптивая и крикливая леди злила его и смеялась над ним, он не желал ей смерти. В его жизни и без Гвинет было достаточно смертей.
Арик вспомнил свою первую битву – Тьюксбери, самую кровавую за всю историю Англии. Ему тогда было всего двенадцать лет, он стоял на краю поля брани и с ужасом смотрел, как падают окровавленные рыцари. В тот день погибло много друзей его отца и его дядя, а ведь этих людей он знал с
