— Объяснение этому может быть только одно, — сказал Курт Валландер. — Она прекрасно знает, где Анна. Интересно другое — почему она врет. Рано или поздно мы это узнаем. Если, конечно, постараемся. Но сейчас это не так важно.
Они молчали до самого Истада. Линда все время хотела спросить, что происходит в Раннесхольме, но у нее было чувство, что сейчас это неуместно. Они остановились на Мариагатан.
— Выключи мотор на секунду, — сказал отец и полуобернулся к Линде. — Я хочу повторить то, что уже говорил: я убежден, что с Анной ничего плохого не случилось. Ее мать знает, почему она исчезла. У нас, к сожалению, сейчас просто не хватает ресурсов, чтобы заниматься еще и этим. Но ничто не мешает тебе съездить в Лунд и поговорить с ее приятелями. Только не говори, что ты из полиции.
Она вышла и помахала им на прощанье. Открыв дверь в квартиру, она замерла. Что-то такое Анна сказала в последний раз, когда они виделись. Но что — сейчас не вспомнить.
На следующий день она встала очень рано. Квартира была пуста — отец ночью не приходил. В начале девятого она вышла из дому. День выдался солнечный, теплый и тихий. Поскольку торопиться ей было некуда, она выбрала дорогу на Треллеборг, вдоль моря, и свернула на Лунд только у Андерслёва. По радио передавали новости — ни слова о Биргитте Медберг. Она нашла датский канал с диско, прибавила громкость, а заодно и скорость. У Стаффанторпа ее остановил полицейский. Она чертыхнулась, приглушила музыку и опустила стекло.
— Превысили на тринадцать километров, — сказал полицейский с такой восторженной физиономией, словно преподносил ей букет.
— Исключено, — сказала Линда. — Не больше чем десять.
— У нас радар. Хотите идти на конфликт — я тоже пойду на конфликт. И выиграю.
Он сел рядом с ней и проверил водительские права.
— Почему такая спешка?
— Я — аспирант полиции, — сказал она и тут же пожалела.
— Я не спрашивал, чем вы занимаетесь, я только спросил, почему такая спешка. Но можете не отвечать — штраф все равно придется заплатить.
Он закончил писать, вышел из машины и помахал ей на прощанье. Линда чувствовала себя полной идиоткой. Но еще сильнее была злость — почему ей так не везет?
Она выяснила Аннин адрес, поставила машину и купила мороженое. Она никак не могла успокоиться после дурацкого инцидента с полицейским. Села на скамейку на солнышке и постаралась выбросить его из головы. Еще девять дней, подумала она. Лучше бы прямо сейчас.
В кармане зазвонил телефон — отец.
— Где ты?
— В Лунде.
— Нашла ее?
— Я только что подъехала. Меня остановила полиция.
— Что ты имеешь в виду?
— Превышение скорости.
Он довольно засмеялся:
— Ну и как ты себя чувствуешь?
— А ты как думаешь?
— Думаю, что ты чувствуешь себя полной дурой.
Это ее задело, и она сменила тему:
— Почему ты звонишь?
— Проверил, не надо ли тебя разбудить.
— Не надо. Тебя ночью не было.
— Я поспал пару часов в замке. Они выделили нам две комнаты.
— Как дела?
— Сейчас мне некогда рассказывать. Пока.
Она опустила телефон в карман. Почему он звонил? Проверяет меня, подумала она и поднялась с лавки.
Деревянный двухэтажный дом был окружен садом. Калитка насквозь проржавела и, казалось, вот-вот упадет с петель. Она позвонила в дверь — никто не отозвался. Она позвонила еще раз, прислушиваясь, — звонка слышно не было. Тогда она постучала. Стучать пришлось довольно долго, прежде чем за стеклянной дверью замаячила какая-то фигура. Открыл парень лет двадцати, с физиономией, густо усеянной угрями. На нем были джинсы, майка и бурого цвета дырявый халат. От него пахло потом.
— Я ищу Анну Вестин, — объяснила Линда.
— Ее нет дома.
— Но она здесь живет?
Он отошел в сторону и пропустил ее в дом. Проходя, она ощутила на спине его взгляд.
— Вон там ее комната, за кухней, — сказал он.
Линда, преодолевая неприязнь, протянула руку и представилась. Рука его была вялой и влажной. Ее передернуло.
— Сакариас, — сообщил он. — Не знаю, заперла она дверь или нет.
В кухне было не прибрано. В мойке лежал ворох грязных тарелок, кастрюли, вилки и ножи громоздились кучей. Как может она жить в таком свинарнике, подумала Линда и потрогала дверь — она была незаперта. Сакариас стоял в дверях и глазел на нее. Ей стало не по себе — взгляд был недвусмысленно похотливым. Она открыла дверь. Сакариас вошел в кухню и надел очки — по-видимому, чтобы получше рассмотреть гостью.
— Она не любит, когда заходят в ее комнату, — сказал он.
— Я ее ближайшая подруга. Если бы она не хотела, чтобы я туда заходила, она заперла бы дверь.
— А откуда я знаю, что ты ее подруга?
Линда боролась с желанием вытолкать этого вонючего юнца из кухни, но сдержалась и прикрыла дверь в комнату, не заходя.
— Когда ты видел ее в последний раз?
Он сделал шаг назад.
— Это что — допрос?
— Почему допрос? Я пытаюсь ей дозвониться, но не могу поймать.
Он по-прежнему не отводил от нее взгляда.
— Мы можем посидеть в гостиной, — сказал он.
Она последовала за ним. Мебель в гостиной была сильно потертая и вся разная. На стене висел рваный плакат с портретом Че Гевары, на другой — матерчатый лозунг с надписью «Мир дому твоему». Сакариас сел за столик, на котором были расставлены шахматы. Линда выбрала место подальше от него.
— А где ты учишься? — спросила она.
— Я не учусь. Я играю в шахматы.
— И что, на это можно жить?
— Не знаю, можно ли
— Я даже не знаю, как фигуры ходят.
— Если хочешь, могу показать.
Ну нет, подумала Линда. Мне бы побыстрее убраться отсюда.
— И сколько вас тут живет?
— По-разному. Сейчас четверо. Маргарета Ульссон, она на экономическом, я, шахматист, и еще Петер Энгбум, он учится на физика, но сейчас увлекся историей религии. И Анна.
— Будущий врач, — подсказала Линда.
В его лице что-то промелькнуло, едва уловимое, но Линда догадалась: он удивлен. И тут же вспомнились слова Анны, смутно встревожившие ее накануне.
