парламенте. Я тешил себя надеждой, что, когда я открою ему свое настоящее имя и расскажу все, что мне известно о коррупции вигов, он сделает все, что в его силах, чтобы мне помочь. То, что он был чересчур самодовольным (да и, сверх того, человеком, женившимся на Мириам), не шло в счет. Итак, мы сели в его экипаж, и тот двинулся, грохоча, в сторону Ламбета.
Мелбери что-то пробормотал себе под нос, потом кашлянул и фыркнул:
– Послушайте, Эванс. Вы мне чрезвычайно нравитесь, иначе я бы не попросил вас поехать со мной, но должен вам кое-что сказать.
– Разумеется, – сказал я, чувствуя некоторую неловкость.
– Я знаю, что в колониях другие порядки и что вы не хотели никого обидеть. Уверяю, я вовсе не обиделся и не рассердился. Просто хочу дать вам дружеский совет.
– Окажите честь, – сказал я.
– Видите ли, не принято танцевать с чужими женами.
У меня схватило живот.
– Мистер Мелбери, не думайте, что я…
– Прошу вас, – сказал он с напускной веселостью. – Я не приму никаких оправданий или извинений. Я сказал вам об этом, чтобы уберечь вас от неприятностей в будущем, если вам попадется менее либерально настроенный джентльмен. Или, говоря точнее, не столь обожающий свою жену. Я вас удивил? Думаю, это не преступление, если мужчина души не чает в своей жене.
– Я тоже так думаю, – холодно сказал я.
– Насколько я понимаю, одна из причин, которая привела вас в Лондон, – это желание найти достойную жену?
– Возможно, – сказал я.
– Я считаю брак нормальным и правильным делом. Я нисколько не сожалею о женитьбе, скорее, она приносит мне новые радости каждый день. Но танцы с потаскушками из партии вигов вроде Грейс Догмилл или с чужими женами ни к чему хорошему вас не приведут. Возможно, я не прав, затеяв этот разговор, не знаю. Я лишь хотел вас предостеречь. Хотя, признаюсь, я ревную, когда дело касается моей красавицы Мэри, – сказал он со смехом.
– Прошу прощения… – начал я.
– Нет, нет, не извиняйтесь. Больше не будем говорить об этом. Забудем. Договорились?
Этот мерзавец читает мне нотации за то, что я пошел танцевать с Мириам, а сам украл ее у меня. Больше всего мне хотелось пронзить его шпагой, но только он мог спасти мою жизнь.
– Договорились, – сказал я, радуясь, что он не мог видеть мое лицо в темном экипаже.
Какое-то время он сидел молча. Мне тоже не хотелось разговаривать, но вскоре молчание начало меня тяготить.
– Могу я спросить, почему вы решили оказать мне честь своим приглашением? – спросил я наконец.
– Вы выразили желание принять участие в этой гонке, – напомнил он.
– Это так. И мое желание искренне, однако, думаю, не каждый человек, выразивший такое желание, удостаивается чести отправиться на экскурсию с мистером Мелбери.
– Вы правы, но не все желающие спасали меня от хулиганов-вигов, поэтому они мне нравятся меньше, чем вы, Эванс. У вас не занят вечер послезавтра?
– Кажется, нет, – сказал я.
– Тогда я его займу. Я устраиваю небольшой ужин, на котором вы можете встретить интересных для вас людей. Прошу вас принять мое приглашение.
Я знал, что мое присутствие будет для Мириам невыносимо, но если я хотел укрепить дружбу с Мелбери, то не мог себе позволить не принять столь великодушное приглашение. Я должен был казаться ему самым приятным человеком на свете, чтобы, когда мне придется сказать ему, что я не был с ним до конца честен в отношении некоторых вещей, например, своего имени, вероисповедания, политических пристрастий и имущественного состояния, он отнесся к этому более-менее благосклонно. Поэтому я сказал ему, что это большая честь для меня и что я непременно буду в назначенный срок.
– Очень хорошо. Думаю, вам понравится компания. Будут видные тори. Знаете, священнослужители и те, кто их поддерживает. Представители старых аристократических семей, которые оказались в тисках биржевых аферистов и продажных политиков. Обещаю, им есть что сказать в связи с последними событиями.
– Некоторые из них меня чрезвычайно озадачили, – сказал я.
Сотни раз я твердил себе, что не буду касаться этой темы, что это было бы глупо, даже опасно, но в темноте экипажа, где он даже не мог видеть мое лицо, я наивно полагал, что мне ничто не угрожает. Самым честным и непринужденным голосом, на который я был способен (и поскольку я очень старался, должно быть, он был фальшив, как позолоченный свинец), я сказал:
– Как вы относитесь к тому, что народ связывает вас с этим Уивером?
Мелбери отрывисто рассмеялся. Он ничем не выдал, что ему известно, кто я, и что он только ждал удобного момента для моего разоблачения. Я даже поверил, что Мириам не обманула моего доверия.
– С Уивером, – повторил он. – Диву даешься, с кем только тебя не связывает народ. Естественно, виги во всем виноваты. Они бесстыдно вели себя на его процессе. А газеты тори не могли упустить такую заманчивую возможность, когда она появилась.
– Так вы не чувствуете никакого сходства или близости с ним?
– Будем откровенны, Эванс. Если я могу извлечь выгоду из того, что народ связывает меня с евреем- отступником, если я могу упрочить влияние Церкви и дать отпор продажным биржевым маклерам и иноземцам, я это сделаю, но водить дружбу с этим человеком я не стану никогда. Если бы он попался мне на пути, я бы позвал констебля и получил причитающиеся мне сто пятьдесят фунтов, как любой другой.
– Даже если он невиновен, как считает народ?
– Виновен он или нет, меня не волнует, если его повесят. Вы в Лондоне недавно и не знаете многих вещей. Скажу вам, сударь, все эти ловцы воров – негодяи и подлецы. Они могут запросто отправить на виселицу невинного человека, чтобы получить небольшое вознаграждение. Джонатан Уайльд самый достойный из них. Уивер хотел убедить всех, что он честен, но дело с убийством показало его истинную суть.
Я подумал, что этот разговор должен служить мне напоминанием, когда я забуду, кто я на самом деле, и буду думать, что я Мэтью Эванс. Я никогда им не стану, и Мелбери вовсе не мой друг. Он – просто человек, от которого мне кое-что нужно.
– Все это, знаете, игра, – продолжал он. – Вы делаете так, чтобы люди считали, будто вы думаете так же, как они. Получаете их голоса и забываете о них на семь лет. Это нужно, чтобы сделать что-нибудь полезное. Не мы создали эти правила и поощряли коррупцию. Это сделали виги. Но мы должны научиться иметь с ними дело, или нам придет конец. Если я могу воспользоваться уловкой вигов, чтобы победить их с помощью их собственного оружия, я сделаю это без колебаний.
– Довольно мрачный взгляд, вам не кажется?
– Полагаю, вы видели процессию по случаю выборов.
Я сказал, что видел.
– Такова наша система, мистер Эванс. Нам недоступна эта ямайская роскошь, когда голоса опускают в кокос, который носят от хижины к хижине обнаженные красавицы африканки. В Лондоне балом правит король толпы, и мы должны порадовать его величество хорошим спектаклем, иначе он снесет наши головы.
– Вы сказали мне однажды, что выборы – это не что иное, как ярмарка коррупции. Я подумал, что вы это сказали, потому что были тогда расстроены.
Он рассмеялся:
– Нет, я сказал так, потому что мне легче думать об этом таким образом. Ярмаркой можно управлять, хаосом – нет. Возьмем, к примеру, этого еврея, Уивера. Он думает, что он мятежник, действующий против закона и против правительства. На самом деле мы все используем его, и виги, и тори – все. Он всего лишь марионетка в наших руках, чья партия дернет за веревку сильнее, в ту сторону он и повернет.
Я посмотрел в маленькое, величиной с кулак, окошко экипажа.
