собаки на зиму исчезают куда-то, а уж про дачников и говорить нечего.
— Поживем – увидим, – пожал плечами Ивар и открыл дверь. – Прошу.
Лиана повесила плащ, глянула на себя в большое зеркало, откинула с лица волосы и шагнула вслед за Иваром в комнату.
— Садись, – предложил Ивар, указывая на кресла, стоящие перед камином. Лиана увидела сухие полешки, аккуратно сложенные в углу. – Я сейчас разожгу камин и сварю кофе. Садись, грейся.
Лиана огляделась по сторонам. Комната была похожа на аквариум, или, скорее, напоминала дно реки. Выдержанная в зелено-голубых тонах; стены и потолок задрапированы мягкой блестящей зеленоватой тканью с разводами зеленых полос разного оттенка, то свисавшей мягкими складками до самого пола, то прижимавшейся к стене, напоминая легкую рябь на спокойной воде; кое-где разными по величине кусками висели плетеные сети, в них сверкали маленькие блестящие зеленые шарики и такие же маленькие рыбки; крупновязанные шторы на окнах напоминали рыбью чешую, и свет, проходящий сквозь них, падал причудливой мозаикой на желто-коричневый ковер, покрывающий пол, усиливая впечатление речного дна. Ивар включил светильник, и по стенам поплыли, чуть колеблясь, маленькие и большие тени рыб. Зеленая ткань искрилась и переливалась при малейшем попадании света.
— Здорово... – протянула Лиана и закурила. – Все это уже было здесь?
Ивар поставил на журнальный столик две чашечки дымящегося кофе и опустился в кресло перед горящим камином.
— Хозяин этой дачи – большой оригинал. Из тех, кому деньги девать некуда, – сказал он и достал сигарету. – Кстати, эту комнату он делал по моим эскизам.
— По твоим? – удивилась Лиана. – Ну, тогда я снимаю шляпу.
Она подняла руку, сняла с головы несуществующую шляпу и церемонно поклонилась.
— Ваше восхищение принято, сударыня, – расхохотался Ивар. – Иди кофе пить.
— Иду, – сказала Лиана и опустилась во второе кресло, вытянула ноги к камину. – Хорошо…
— Слушай, – сказал Ивар. – Я не знаю, будет ли это удобно, но не хочешь ли ты составить мне компанию и выпить за новоселье? Я со вчерашнего дня собираюсь, но одному как-то… сама понимаешь…
— Смотря что выпить, – отозвалась Лиана.
— Вина, – поднялся Ивар. – Конечно же, вина. Какое ты любишь? Есть белое и красное, сухое и крепленое.
— Красное сухое, – не задумываясь, ответила Лиана и поднялась тоже. – Тебе помочь?
— Вообще-то я, как радушный хозяин, обычно делаю все сам, но чтобы не оставлять тебя в одиночестве, так и быть, пойдем, изменю на этот раз своим правилам и загружу тебя работой, позволив тебе порезать сыр. Надеюсь, ты умеешь?
— Меня учили этому в лучших ресторанах Парижа, – поддержала его Лиана. – О, это очень тонкая работа, не каждому дано научиться, людей выгоняли после трех месяцев обучения, потому что за это время они так и не научились правильно держать нож, что, согласись, является самым главным в науке разрезания сыра.
Она быстро порезала сыр, Ивар достал из холодильника шоколад и две бутылки вина – красного и белого.
— Я, в отличие от тебя, предпочитаю белое, – ответил он на вопросительный взгляд Лианы.
В камине трещали дрова, по зеленым стенам танцевали красно-желтые отблески и тени, в высоких бокалах искрилось вино. «Сказка какая-то», – подумала Лиана и подняла бокал.
— За наше новоселье, – сказал Ивар со странной интонацией в голосе: не то грусти, не то тоски. Зазвенело, встретившись, стекло, Лиана улыбнулась и глотнула холодного вина.
— Знаешь, – сказала она. – У меня почему-то такое ощущение, что я знаю тебя давно.
— Конечно, – неожиданно отозвался Ивар. – Так оно и есть. Ты даже не представляешь, насколько давно.
— Что? – не поняла Лиана.
— Все люди знают друг друга очень давно, – сказал Ивар, но она была уверена, что это вовсе не то, что он мог бы сказать, если бы захотел. – Мы – это мир. Земля так давно знает дождь, что каждый новый кажется ей старым и хорошо знакомым; деревья знают траву, растущую под ними, каждую весну она новая, но такая же знакомая, как и та, что была прошлым летом и умерла этой зимой. Снег знает эту землю и эти деревья, несмотря на то, что некоторые родились в то время, когда его не было. Но они ему знакомы, потому что подобны тем, кого он укутывал, спасая от мороза и ветра… С людьми происходит то же самое. Все слишком банально, и столько раз повторялось, чтобы быть новым.
— Покажи мне свои картины, – попросила Лиана.
— Пойдем, – поднялся Ивар. – Здесь, правда, жалкая их часть, остальное безвозвратно утеряно, раздарено, продано, висит на кухнях каких-нибудь жлобов с золотыми цепочками толщиной в палец. Ничего не поделаешь, есть-то что-то надо.
Они поднялись по лестнице в мансарду. Там, в отличие от комнаты, царил страшный беспорядок.
— Муки творчества, – улыбнулся Ивар и обвел рукой вокруг. – Смотри.
Лиана переходила от одной картины к другой, их было действительно не так уж много, все они выполнены были в одной манере, и Лиана поняла, что художник, по большому счету, использует только две краски: белила и синюю. Со всех картин сочилась грустная и нежная тоска, тоской были пропитаны глаза людей, тусклый свет голубой падающей лампы, крылья причудливых взлетающих птиц. В самом углу висела единственная картина, выполненная зеленым. Лиана подошла поближе и замерла. Это был портрет девушки с огромными, серьезно смотрящими глазами, без улыбки, с длинными прямыми волосами, чуть угадывался бледный, едва намеченный рот, что придавало лицу выражение безграничной тоски. А вокруг лица была трава. Трава и только что распустившиеся листья.
Лиана резко повернулась к Ивару:
— Эта девушка очень похожа на меня…
Ивар долго, пристально смотрел на нее, потом негромко произнес:
— Я назвал ее Алисой.
И Лиана вздрогнула, потому что еще до того, как он его произнес, она уже знала это имя.
«…почему он решил ее с ним познакомить. Алиса очень волновалась, Михалыч слишком много рассказывал ей об этом человеке, говорил о том, как он им дорожит, и поскольку уже неделю не появлялся на репетициях, а тут еще рука, пока не подживут порезы – нечего и думать взять в руки гитару, волновался тоже. Алиса снова проверила холодильник, потом прошла в комнату и села рядом с Михалычем у телевизора.
— Они точно придут? – в который раз спросила она.
— Обещали – значит, должны быть, – убежденно ответил Михалыч.
— Я боюсь, – сказала она. – Сам подумай, ну кто я тебе такая? У меня – муж, в общем, положеньице, надо сказать, то еще.
— Я тебя люблю, – просто сказал он и положил свою ладонь на ее руку. – Ничего не бойся. Ким поймет.
— Да, – с сомнением произнесла она. – А про руку что ты ему говорить будешь?
— С рукой уже хуже, – согласился Михалыч. – Ладно, выкручусь как-нибудь, не в первый раз. Давай перевяжем, опять повязка сползла.
Алиса осторожно размотала бинт на его левой руке. В некоторых местах он прилип, и пришлось мочить и отдирать. Михалыч морщился, но молчал. Показалась рука, исполосованная куском зеркала. «АЛИСА» – кричали красные кровавые буквы.
— Дурак, – в который раз сказала она.
— Дурак, – согласился Михалыч. – Пить надо меньше.
Алиса забинтовала руку, стараясь прижимать бинт не слишком плотно.
— Все, – произнесла она.
Михалыч наклонился и поцеловал ее ладонь:
— Выходи за меня замуж.
