нибудь говорил про него?
– Я точно знаю одно: он его узнал. Потому что Антон Павлович, вспоминая о том происшествии, сказал, что они с сестрами решили так: сестры сами поговорят с водителем, расскажут ему правду о том, что случилось. Он еще добавил, что был не в силах смотреть этому человеку в лицо.
– Он не боялся, что водитель его выдаст?
– Нет, вовсе нет. Антон Павлович хотел снять груз с совести водителя – ведь тот не видел, отчего Чудинов вылетел на дорогу. Только он собирался сделать это чужими руками. И знаешь, насчет друзей Антона Павловича… Я была не права, когда сказала, что их совсем не было. Он ведь переписывался с той семьей, которая поддержала его после гибели Чудинова. Каждый месяц опускал в ящик письмо – я хорошо помню, как он говорил, что его поддерживает эта переписка, хотя ни разу не виделся с сестрами после того случая. По-моему, Антон Павлович больше никогда не возвращался в Тихогорск, даже на один день.
– А ты больше никому не рассказывала об этой истории?
– Что ты! Нет, конечно!
– Значит, – заключил Макар, – это сделал кто-то другой.
Ксеня хотела о чем-то спросить, но он жестом остановил ее, встал и прошелся по комнате. Кот открыл глаза и принялся следить за Илюшиным.
– Все равно не понимаю… – пробормотал Макар, – если водителю обо всем сообщили, то для чего понадобилось столько лет спустя… Стоп.
Он замер, щелкнул пальцами, перевел взгляд на девушку.
– Когда я сказал тебе, где остановился, ты упомянула, что у тебя рядом с домом Шестаковых живет клиент. Я тогда не придал этому значения…
– Его зовут Яков Матвеевич, – подтвердила Ксения. – Я приезжаю к нему два раза в неделю, делаю массаж, потому что у него…
Она осеклась, увидев, как изменилось лицо Илюшина.
– Как давно? – быстро спросил Макар, наклоняясь к девушке и схватив ее за плечи. – Когда ты в первый раз приехала к старику?
– Кажется, чуть больше недели назад… Может быть, десять дней. Макар, мне больно!
Илюшин сам не заметил, как сильно сжал пальцы на ее плечах. Отпустив девушку, он отошел на шаг назад, и взгляд его застыл на Люцифере.
– Чуть больше недели назад… – повторил он медленно. – А первый раз на тебя напали… Точно! Все совпадает.
– Что совпадает? Объясни мне!
Илюшин открыл рот, но тут в комнате громко зазвонил телефон. Ксеня от неожиданности вздрогнула, затем схватила трубку.
– Алло! Да, это я…
Макар, присев на кровать возле кота, не слушал ее разговор. Версия, вспыхнувшая в его голове, объясняла почти все случившееся, но для подтверждения ее Илюшину катастрофически не хватало фактов. Однако в нем в полный голос заговорила интуиция, а вслед за ней появилось убеждение, что его в очередной раз хитроумно провели. Версия была странной – более того, она была дикой, но узел связывался прочный и так же легко развязывался, стоило только представить, что…
Вскочив, Илюшин схватил со стола лист бумаги, карандаш и, не обращая внимания на что-то спрашивавшую у телефонного собеседника Ксеню, принялся набрасывать на листе человечков, соединяя их стрелками. Следом на рисунке появилась река, по берегам которой из сугробов выглядывали искривленные лица, над рекой возник дом, а возле дома – дерево, на ветках которого висели маленькие фигурки, похожие на кукол. Все линии сходились возле одного человечка, рядом с которым была нарисована условная собака.
Закончив, Макар некоторое время смотрел на лист бумаги, понимая, что рисунок
«Значит, вот как все было…»
– Макар, – позвала Ксеня, закончив разговор. – Макар, ты не поверишь!
Илюшин обернулся, мысленно оставаясь с нарисованными им персонажами, которые крутились вокруг дома, плыли в реке, висели на ветках деревьев, но в одной-единственной точке их судьбы завязывались вместе, превращаясь в черное пятно.
– Что?
– Звонили из милиции. Кажется, они нашли человека, который на меня напал.
Илюшин вскочил.
– Как?!
– Следователь говорит, мальчишка играл на свалке и нашел биту. Он притащил ее домой, похвастался родным, а у него родной дядя работает оперативником в Ленинском районе и слышал о нападении на меня. Он принес биту в отделение, и с нее сняли отпечатки пальцев. Исключили мальчика, его родных, и остались отпечатки пальцев какого-то депутата…
– Да, – без выражения сказал Макар. – По фамилии Рыжов.
Ксеня замолчала.
– Ты слышал наш разговор? – с недоверчивым изумлением спросила она наконец.
Илюшин покачал головой.
– Рассказывай дальше.
– Рыжов… – повторила Ксения. – Его отпечатки были в картотеке, потому что он много лет назад проходил по какому-то делу. Когда ему показали биту, он сказал, что ее возит в машине его водитель. Рыжов перекладывал ее с места на место, когда она попадалась ему под ноги и мешала, отсюда и отпечатки пальцев. Водителя зовут Дмитрий Перелесков. Я никогда не слышала этого имени.
– Ты и не должна была его слышать.
Илюшин еле сдержался, чтобы не выругаться.
– Все сходится! Черт возьми, нужно же было оказаться таким самоуверенным болваном…
– Объясни мне, что сходится!
– Потом. Чуть позже.
Макар наклонился и поцеловал ее.
– Я доеду с тобой до отделения, а потом уйду – мне нужно кое-что закончить. После этого, надеюсь, смогу ответить на все твои вопросы.
Он шел по улице, растопырившей навстречу ему из палисадников длинные руки с листьями – зелеными, влажными, просвечивающими на солнце, роняющими на асфальт бегущие тени, – и скользил по листьям рассеянным взглядом. Зеленый, ярко-зеленый, изумрудный, оливковый, густой до синевы, светло-зеленый, переходящий в нежную желтизну к кончику листа… Макар заставлял себя обозначать оттенки, потому что мысли его постоянно возвращались к одному и тому же воспоминанию, и он изо всех сил пытался от него отвлечься.
Но воспоминание никуда не уходило. Самое плохое было не в нем, а в том, что Илюшин почти успешно обманул самого себя, сказав, что нашел убедительное объяснение произошедшему. Но за последний час объяснение растворилось, как будто Макар ничего и не находил, и он остался один на один с крайне неприятным для себя фактом. Который заключался в том, что Илюшин себе соврал и сам знал об этом.
Он остановился возле двухэтажного оштукатуренного дома, у подъезда которого стоял детский велосипед – старый, с рулем, обмотанным синей изолентой, – и сел на скамейку, припавшую на одну деревянную ногу. Нужно было привести мысли в порядок.
«Я себя обманул».
Кусты в палисаднике качали ветками на ветру, шелестели листьями: зеленый, светло-зеленый, густо- зеленый… Илюшин тряхнул головой, прогоняя наваждение: он стоит перед зеркалом, в котором отражается женское лицо – худое, бледное, с искусанными покрасневшими губами. Несчастное. Умоляющее. С огромными глазами, в которых плещется темнота.
«Я убедил себя в том, в чем мне хотелось себя убедить».
Голоса, голоса, голоса… Разные, как листья, но повторяющие, каждый на свой лад, почти одно и то же.
